5839e126-c205-4f77-90b3-07883d1e760c

Мэддокс тоскливо вздохнул и слез с мотоцикла. Он знал, что Священник был болен.

Он не должен был так долго ждать, черт возьми.

Было странно стучаться в дверь дома своего детства. Еще более странно было

увидеть лицо своего брата спустя долгих десять лет.

— Мэддокс, — сказал Дженсен, открывая дверь.

— Хэй, — неловко сказал Mэд, переступая через порог. Он думал, что будет трудно

сдержаться, если он когда-нибудь снова столкнется с Дженсеном. Но на удивление он не

чувствовал ничего, кроме неясного чувства усталости.

Дженсен на мгновение отшатнулся, а потом протянул руку, которую Мэд с неохотой

пожал.

Его брат улыбнулся. — Ты хорошо выглядишь, чувак.

Мэддоксу удалось улыбнуться в ответ. — Выглядишь хреново, Джен.

Улыбка Дженсена стала печальной, и он провел рукой по редеющим темным

волосам. Ему было немного за тридцать, еще молод, но годы не красили его. В молодости

он был атлетом, но сейчас слегка набрал избыточный вес и неторопливо прошел в сторону

гостиной, выражено хромая. Мэддокс почувствовал запах перегара в такую рань. Дженсен

закладывал. Закладывал жестко.

Двое мужчин долго смотрели друг на друга, неловкий момент. Они были братьями.

Они были одной крови и с их собственной уникальной историей. И все же, Мэддокс

пришел к выводу, что они фактически были чужими. Он не знал этого человека. Впервые

он почувствовал укол сожаления.

Дженсен неловко сместился и взглянул на коридор. — Он ждал тебя.

— Ты сказал ему, что я приеду?

— Да, — нахмурился Дженсен. — Даже если был не уверен в этом.

— Да пошел ты, я же сказал, что приеду. Он и мой отец тоже.

Дженсен покачал головой и уставился на трещины в кафельном полу.

— Черт, Мэд. Я не хочу припираться. Какое бы это ни было противостояние, его

больше не существует.

Мэддокс закрыл глаза. Когда он открыл их, он увидел картину в раме на деревянных

стенах гостиной. Она висела на этой стене добрых восемнадцать лет. Ему было десять, а

Дженсену двенадцать. Священник МакЛеод был еще здоров и крепок. Его большие руки

лежали на плечах его жены, Тильди МакЛеод, которая тогда была еще жива.

— Так как он? — тихо спросил Мэддокс.

Дженсен поморщился. — Он совсем плох. Может быть несколько дней, может

меньше.

— Я понял, — прошептал Мэддокс, вдруг преодолевая эмоции. Священник МакЛеод

не мог умереть. Но умирал. Он чувствовал сейчас его запах в доме, это была приторная

вонь медленного разложения, в отличие от резкого медного запаха быстрой смерти.

— Это твой автомобиль на дороге? — спросил Мэддокс, меняя тему.

Дженсен, казалось, смутился.

— Нет. Габи здесь каждый день, она пошла в город за латексными перчатками или

еще каким-то дерьмом. Старик любит ее, ты же знаешь. Плюс она помощник врача, она

помогает с медицинскими принадлежностями, — Дженсен замолчал, — а потом еще

Мигель. Он обожает своего деда. Для него это очень трудно.

Мэддокс ничего не сказал. Он не отступил, когда его брат сделал шаг ближе. На

лице Дженсена отразилась искренность.

— Мэд, мне было жаль. Я не могу сказать больше. Я знаю, что для тебя то дерьмо

всё еще живо, но для нас все уже кончено. Теперь я женат. Между мной и Габриэлой

ничего нет, кроме любви к нашему сыну, — он закашлялся. — Может, отпустишь это, Мэддокс?

Мэддокс посмотрел на человека, с которым была его сильнейшая, из существующих, генетическая связь. Был еще один брат, Кольт. Он был первенцем и умер в своей кроватке, когда ему было шесть месяцев. Мэддокс знал, что ни один из родителей никогда так и не

оправился от этого выстрела в самое сердце. Чем старше он становился, тем чаще

Священник говорил о сыне, которого потерял, рассуждая вслух, о том какая была бы

разница, если бы он выжил, как смог бы балансировать между его постоянно воюющими

младшими братьями.

— Да, — Мэддокс посмотрел Дженсену в глаза. Его голос был убийственно холоден, настолько можно. — Я отпущу. Теперь чертовски прошу прощения, брат. Я иду к отцу.

Он прошел мимо Дженсена и направился к комнате отца. Это была спальня

родителей. Внезапная смерть Тильди МакЛеод была еще одной, от которой Священник

так и не отошел. Он искал утешения на дне бутылки. И эта боль, ведущая его к смерти, была ему наградой.

— Хэй, Пап, — тихо сказал Мэддокс, когда вошел в комнату.

Его отец лежал под чистой белой простыней. Его кожа потеряла свой естественный

вид и стала тусклой и шелушашейся. Священник открыл затуманенные глаза и улыбнулся

своему младшему сыну.

— Мэд, — прохрипел он, пытаясь дотянуться.

Мэддокс быстро подошел к нему, и опустился на колени рядом с кроватью.

Упаковки шприцов и маленькая бутылка с прозрачной жидкостью лежали на маленьком

столе рядом с ним. Мэддокс предположил, что это болеутоляющее. Это не могло быть

чем-то другим. Один взгляд на отца говорил все, человек действительно умирает.

Мэддокс схватил хрупкую руку отца и заплакал, как ребенок, как женщина, как грустный

мальчик, который только что понял, что это важнее всего, из того что он когда-либо

терял.

В какой-то момент Дженсен вошел в комнату и с хрустом опустился на колени с

другой стороны кровати. Мэддокс пытался придумать, что сказать, но на самом деле не