Без симптомов

- Да ваши соседи из двадцать второй, - запросто выдал его источник бывший зав. - Отсвечивало им как-то там в окно…

- Наверно, всех теперь станут убеждать, что я совсем рехнулся.

Бывший зав сначала растерянно поморгал, а потом осторожно так засмеялся и пару раз переложил трость из руки в руку.

- Да чепуха все это, - успокаивающе заверил он. - Мало ли болтают… А тебе что? Трудись знай, чтоб не скучно было. Народные умельцы, они сейчас в ходу… Вроде старых иконок.

«Вот черт лысый… Твое счастье, что старше меня… А то заработал бы пару ласковых», - подумал Николай Петрович и двинулся к дому.

Приготовленные Леной на завтрак вареники, любимое блюдо Николая Петровича, немного взбодрили его. Но сидел он за столом молчалив и задумчив, и Лена решила, что это от недосыпания.

- Зря по ночам не спите, - сказала она. - Осунулись вон, круги под глазами.

- Ничего. Скоро кончу эту штуку, отосплюсь, - ответил старик.

- А почему обязательно ночью, со свечой? Что вы такое чудное вышиваете?

Не хотел Николай Петрович открывать до срока свою тайну, но только злость на бывшего зава и мастерски сделанные вареники так повлияли на его расположение духа, что он, не колеблясь, честно, ответил:

- Скатерть-самобранку.

Лена отложила мытье посуды, медленно вытерла руки и подсела к старику.

- Какую скатерть-самобранку? - Во взгляде почти детская опасливая недоверчивость.

- Самую настоящую. - Николай Петрович принялся за чай, отхлебнул пару глотков. - Старуха одна неделю назад принесла древнюю… инструкцию… или рецепт… В общем, как вышивать. Главное дело - особый узор и чтобы работать при свете лучины или свечки… Потом сложишь, развернешь - и можно пировать.

С минуту сидели молча. Николай Петрович потихоньку прихлебывал горячий чай, а Лена невольно наблюдала за стариком и растерянно, недоверчиво улыбалась. Ей, видно, самой было неловко за свою улыбку, но справиться с ней она не могла.

- Не веришь? - Старик добродушно усмехнулся: он ничуть не обиделся на свою невестку - слишком любил ее. - С наукой не вяжется?

- Хотя бы и с наукой.

- Наука должна объяснять сказки, а не обвинять их во лжи. - Николай Петрович замолчал и сам удивился неожиданному афоризму.

У Лены от изумления приподнялись брови. Потом она будто спохватилась, поправила фартук и снова занялась мытьем посуды.

Старик кончил завтракать, но не хотел вставать из-за стола. Почудилось ему, будто Лена вдруг поверила, может, невольно, незаметно для себя, но все же поверила в силу своего дара детской доверчивости. И Николай Петрович упрекнул себя в том, что сам-то никак этого не ожидал… Чего-то важного не хватало в их кратком разговоре…

- Ну ничего. Вот вышью - глянешь, что получится, - довольно натянуто сказал Николай Петрович.

- А зачем она нужна, самобранка? - вдруг спросила Лена.

- Как зачем? - в свою очередь, удивился старик. - Сколько пропадет забот: готовить, покупать продукты, посуду вон мыть.

- А вот мне кажется, что, когда человек теряет какое-то свое домашнее умение, он потихоньку черствеет… А попади такая самобранка кому-то вроде наших соседей, ведь они всю жизнь только и будут жрать. Так вон еще кое-как работают… Пока самобранки нет. А можно сделать так, чтобы она только для тех… кто заслужил, раскрывалась?

- Не знаю… Нет, кажется. - Николай Петрович приуныл: не смог найти ни одного довода, подходящего для спора. - Бросить, что ли… Хотя не стоит. Плохая примета.

- Что вы, папа! Зачем бросать? - Лена поняла, что нечаянно обидела старика. - Красивая вещь получится.

Этот утренний разговор с невесткой сильно задел Николая Петровича: завершал он свою самую искусную работу, словно не красоту творил, а вколачивал заклепки на конвейере.

Однако, когда легли на полотно последние стежки, старик не на шутку разволновался. Он долго не мог сложить скатерть вчетверо - сложить нужно было очень аккуратно, но руки вдруг задрожали. Потом он вышел во двор и, дожидаясь, по древней инструкции, пока солнце окажется в зените, больше часа нервно ходил из угла в угол.

Наконец урочный миг настал. Николай Петрович повернулся спиной к окнам, чтобы соседи из двадцать второй не разглядели его странных манипуляций, чтобы не нашелся лишний повод для их злых языков, - и, затаив дыхание, развернул скатерть на скамейке… В ясных лучах апрельского солнца полотно ослепительно переливалось, как золоченый щит русского воеводы.

…Старику показалось, что скатерть начала собираться складочками, но тут он судорожно моргнул - и видение сразу пропало.

Николай Петрович - в душевном оцепенении - снова сложил и развернул самобранку.

Она-таки не действовала.

Будто холодом обдало сердце старику. Он не то чтобы совсем расстроился, - скорее тихо погрузился в сумрачную досаду.

«Так я и знал, - подумал он. - Как же, получится - черта с два… Шил точно половик какой-нибудь или мешок для картошки».

- Дедуль, а что это у вас?

- А? - Николай Петрович поднял голову.

Оказывается, за ним наблюдала ватага девяти-десятилетних мальчишек. Они, наверно, давно уж уловили в его поведении что-то таинственное, колдовское, потому как все прямо сгорали от любопытства.