Давно закончилась осада...

— Как это не работаешь? Одна заметка — случайность, две — тенденция, три — постоянное сотрудничество. Ты теперь наш нештатный корреспондент… Надо бы тебя окрестить соленой водой в честь бога морей и нашей газеты. Два литра за шиворот…

— Хорошо, что здесь нет соленой…

— Сгодится и пресная. Головой в раковину… Мама, воду сегодня не отключали? Вот и чудесно!

— Ай!..

Развеселившийся Ховрин ухватил Оську поперек туловища и хотел потащить на кухню.

— Спасите! Анна Матвеевна, он меня утопить хочет! Пусти, куда ты меня тащишь! Ой… Простите…

Ховрин бухнул его на диван.

— Не надо извиняться. Все друзья говорят мне “ты”. Обращения на “вы” я требую только от чиновников.

И Оська стал говорить Ховрину “ты”. Правда сперва с непривычки еще “выкал” порой, но скоро привык.

Однажды Оська пришел и увидел, что на столе прислонен к компьютеру цветной фотоснимок: среди заснеженных деревьев стоят женщина в рыжей шубке и мальчик лет семи — в красной куртке и в большущей меховой ушанке.

— Это кто?

— Это… вот прислали вчера. Моя супруга и мой наследник, Александр Яковлевич.

— А… они где? — И Оська застеснялся.

— Предвижу невысказанные вопросы. Отвечаю сразу: нет, развода не было. Просто она уехала к родителям в Федерацию, потому что там, говорит, безопаснее. Особенно для Шурки. Это произошло четыре года назад, после… одного случая. Когда мою физиономию, и без того малосимпатичную, лишили симметрии… — Ховрин опять привычно поскреб шрам на щеке.

— А что за случай?

— Как-нибудь потом, коллега…

— А… они где живут?

— В Лесногорске. Это почти рядом с большим городом Среднекамском. Слышал о таком?

— Слышал… — И чуть не сказал “Какая же там безопасность?” Но прикусил язык. Пришлось бы рассказывать про Норика. А Оська не хотел. Все из-за того же суеверного опасения.

— А вы … видитесь иногда?

— Видимся. Иначе бы я совсем извелся… особенно без Шурки. Думал даже: не похитить ли пацана?

— Ну и похитил бы!

— Технически это дело не трудное. Да нельзя такому мальчонке без мамы… Я по себе знаю. Семь лет было, когда родители развелись. Уж как я любил отца! Но когда встал вопрос — с кем жить? — в маму вцепился накрепко… Впрочем, у разных людей бывает по-разному…

“А если… у мамы и папы случится такое же? Нет, не надо!” — Оська торопливо нащупал под свитером шарик.

Ховрин взял снимок, хотел спрятать в стол. Дернул ящик раз, другой. Нет, заело. Ховрин рванул изо всех сил. Ящик выехал из стола почти целиком, Ховрин подхватил его, Оська тоже. На пол полетели всякие бумаги. А в ящике… Оська увидел там плоский вороненый пистолет.

Делать вид, что не заметил, было глупо.

— Ух ты…

Ховрин тут же прикрыл пистолет листами. Вдвинул ящик толчком.

— Дитя ненаглядное! Нигде, никогда, никому ты не скажешь, что видел здесь. Договорились?

— Конечно… Потому что он без разрешения, да?

— Что за чушь! Все разрешения, какие полагаются, у меня есть. Потребовал и получил, когда… в общем, опять же после этого. — И Ховрин снова тронул шрам. — Но мы договорились: про такие дела как-нибудь потом.

Перед новым годом Анна Матвеевна и Ховрин сделали Оське подарки. Она — зеленовато-голубую, под цвет тетрадки, шариковую ручку. Он — синюю кепку-бейсболку с вышитой золотом надписью “Посейдон Ньюс”.

— Фирменный заказ. Вручается только работникам редакции и самым приближенным к газете людям. Дождись весны и носи с гордостью, как адмиральскую фуражку.

Анна Матвеевна с удовольствием поправила бейсболку на Оськиных волосах.

— По Ос е ньке и шапка…

…А другой новогодний подарок, неожиданный и чудесный, сделала Оське и маме судьба. Прилетел домой отец!

Он вернулся не насовсем, а лишь на две недели, чтобы продвинуть какие-то дела и решить какие-то вопросы в пароходстве. Потом он должен был опять улететь в порт Росарио-де-Санта-Фе, где томился в аргентинском плену ни в чем не виноватый “Соловьевск”. Судьба теплохода должна была решиться к весне и тогда уж папа окончательно вернется домой. Но даже и эти две недели были сплошным праздником. С елкой, с гостями — папиными друзьями, с прогулками по городу, который наконец оттаял, потому что со Средиземного моря пришел теплый циклон. Ветер теперь пах лимонами, а на газонах проклевывалась зелень.

За столом папа своим баритоном пел любимые песни: “Море шумит”, “В ненастный день у мыса Горн”, “И все-таки море останется морем…”

Мама в эти дни расцвела, а то ведь была похожа на девочку из кино о блокадном Ленинграде.

Лишь последний день папиного отпуска был грустным. Но тут уж ничего не поделаешь.

В середине дня мама поехала провожать отца в аэропорт. Оську уговаривали остаться. Он уговорился довольно быстро, потому что не любил проводы — в них никакой радости, лишь томление и скрытые слезы.

— Лучше сходи к своему Ховрину, — посоветовала мама. — Ты за все каникулы не был у него ни разу.

Оська послушался и побежал.

Он позвонил. Услышал, как Ховрин сказал через всю квартиру:

— Толкайте, не заперто!

Вот новости! А еще пистолет держит в ящике…