Испанский вариант

Вдруг Гейдрих резко затормозил, и Шелленберг сначала не понял, что случилось, только интуитивно уперся руками в ветровое стекло. Что-то желтое, большое перескочило дорогу прямо перед радиатором машины, а второе - но не желтое, а скорее светло-серое - полетело в кювет, и Шелленберг понял, что это олененок, которого задело крылом <майбаха>. Гейдрих бросил машину прямо на середине пустого шоссе и побежал к кювету. Олененку перебило ногу, он весь дрожал, и кровь, сочившаяся из открытой раны, обнажившей белую, сахарную кость, была темной, дымной.

- Боже, какой ужас, боже мой, - прошептал Гейдрих.

Он поднял олененка на руки, положил его на заднее сиденье и, развернув машину, помчался обратно в Берлин. Разбудив сторожа ветеринарной лечебницы, Гейдрих послал его за врачом, и дрожь перестала его колотить лишь под утро, когда олененок уснул, вытянув перебинтованную, положенную в шину стройную ногу...

- Едем ко мне, - сказал Гейдрих. - Едем, Шелленберг, мне одному сейчас будет очень тягостно. Глаза этого несчастного не дадут уснуть...

Дома на Ванзее он выпил стакан водки, включил радиолу и долго слушал народные германские песни, изредка подпевая хору, и Шелленберг заметил, что, когда Гейдрих подпевал, в его стальных продолговатых глазах закипали слезы.

Рано утром Гейдрих вызвал Шелленберга. Шеф имперского управления безопасности был, как всегда, сух, до синевы выбрит, а глаза его были недвижны, словно бы остановленные невидимым гипнотизером.

<Совсем другое лицо, - подумал Шелленберг, - вчера он был человеком, а сейчас он слепок с самого себя>.

Передав Шелленбергу папки с материалами из Стокгольма и Парижа, обсудив шифровки, поступившие за ночь из Чехословакии, он в конце беседы как бы между прочим сказал:

- А теперь о мелочах... Отправьте тройку верных людей в Бургос и организуйте поездку на фронт для Пальма вместе с парой итальянцев или испанцев - кого не жаль. И пусть на передовой наши люди ликвидируют их: если мы уберем одного Пальма - это может вызвать ненужные сплетни, а так на войне, как на войне. Это он раскрыл фирму Вельтена, больше некому. Играть с ним сейчас опасно, опять-таки война есть война. Когда нет доказательств, верных, как аксиома, подозрительного человека, который может серьезно мешать, надо убирать; это единственно разумный путь в дни, когда предстоят новые битвы.

- Хорошо. Я сейчас же радирую Лерсту.

- Не надо. Он пытается вербовать латыша, пусть себе... Это надо сделать тихо и спокойно, чтобы не сталкивать лбами Франко с Европой, сейчас это нецелесообразно.

...Газеты Бургоса вышли с большими красными шапками: <Варварство Мадрида продолжается. Вчера под Уэской, в горах, бандиты обстреляли машину военных корреспондентов. Мигель Фернандес Паселья из <Нуэво Диарио> и Викторио Лучиано из <Пополо дель Италиа> убиты; латышский корреспондент Ян Пальма, сотрудничающий в британской прессе, тяжело ранен. Попирая все и всяческие нормы международного права, красные обстреливают госпитали, машины журналистов, мирные селения. Гнев испанского народа обрушится карающим мечом на кремлевских марионеток, засевших в Мадриде и Барселоне>.

Бургос, 1938, 6 августа, 17 час. 09 мин. __________________________________________________________________________

Штирлиц продолжал бушевать. Он не лез с кулаками на Пальма. Он умел бушевать иначе - отходил к окну, сцеплял пальцы за спиной и, переступая с мысков на пятки, вколачивал фразы, словно гвозди:

- Вы сказали, Пальма, что это именно наши люди хотели вас угрохать под Уэской. Вы утверждаете, что в вас стреляли не красные, а коричневые то есть мы. Почему же вы остались после ранения здесь? Почему вы не уехали в свою родную Ригу? Или, на худой конец, в любимый вами Лондон?

- Я остался потому, что во мне до сих пор живут сомнения, Штирлиц. Окончательные решения я принимаю, лишь когда сомнениям места не остается. Тогда я принимаю единственное решение. Если в меня, друга Германии, стреляют немцы, значит, что-то случилось; значит, враги пытаются нас поссорить, мягко говоря.

- Какие враги?! - крикнул Хаген и осекся, потому что Штирлиц повернулся и отошел от окна. - Какие враги, господин Пальма? - повторил он тихо.

- Наши с вами, - ответил Пальма. - Наши общие враги...

Штирлиц снова включил лампу и направил яркий свет в лицо Яну.

- Хорошо... Поговорим о наших общих врагах...

Лондон, 1937, октябрь __________________________________________________________________________

Узнав о ранении Яна, Мэри Пейдж приехала в посольство Латвии - за десять минут до того, как клерки закончили свой рабочий день. Сначала швейцар учтиво объяснял этой красивой женщине, что посещение посольства в столь поздний час нецелесообразно, но потом, видя, что все разговоры бесполезны, соединил даму с советником Петерисом, который немедленно согласился принять ее.

- Вы уже знаете? - спросила Мэри.

- Да.

- Вы можете помочь мне получить испанскую визу сегодня же?

- Нет.

- Что говорят врачи?

- Врачи пока молчат. Это же ранение в голову...

- Вы думаете...

- Я думаю, что Ян пролил кровь не на той стороне и не за то дело.