Испанский вариант

на подполковника В. Манцера. Несдержанность в разговорах и частые

пьянки заставляют меня просить вашей санкции на установление

наружного наблюдения за указанным выше военнослужащим.

Хайль Гитлер!

В а ш Х а г е н>.

Штирлиц посмотрел эту записку перед тем, как Хаген решил нести ее Лерсту.

- Разумно, - сказал он. - Очень разумно. Проверка никогда еще и никому не мешала. Правда, Лерст может спросить о фактах. У вас их нет, кроме моих сигналов. Могли бы, кстати, указать, что я вам подал идею. Ладно, ладно, не дуйтесь... Я щедрый. Мне эти игры уже порядком надоели... Не окажитесь только слишком ретивым - это так же плохо, как быть тюрей.

Он умел говорить с людьми, этот Штирлиц. Он играл партию точно и беспроигрышно.

Хаген, как и рассчитывал Штирлиц, решил продолжить свои наблюдения, не подключая аппарат местного гестапо. Этого только и надо было Штирлицу. Ему надо было оставить Манцера без наблюдения еще две-три недели.

(<Военно-экономические мероприятия можно сохранить в тайне

созданием видимости производства обычного военного имущества. Планы

производства на случай войны нужно будет доводить только до офицеров

военной экономики. Они будут подсудны военному трибуналу за

разглашение военной тайны>.

Из памятной записки <И.-Г. Фарбениндустри>

<Милитаризация экономики> от марта 1935 г.)

<В о л ь ф у. Санкционируем операцию с летчиком. Ц е н т р>.

Бургос, 1938, 5 августа __________________________________________________________________________

...Вода в бассейне была то голубой, то зеленой, и в этой сине-зеленой воде плавали Мэри Пейдж и Пальма.

- А голова совсем не болит, милый? Я не могу спокойно видеть этот твой шрам. Или же все болит?

- Разваливается, когда я не встречаю тебя больше двух дней.

- Славу богу, что ты не сказал: <Разваливается, как только я тебя вижу>.

- Эти слова - удел супружества, а мы с тобой свободны в любви, как парламентарии.

- Ненавижу слово <супружество>.

Пальма засмеялся:

- Что, опошлили идею?

Вокруг них плавали люди, видимо, все добрые знакомые Яна, потому что он перешучивался почти с каждым и ловил завистливые взгляды: женщины здесь, особенно такие, как Мэри, были в редкость.

- Где мы будем сегодня вечером? - спросила Мэри.

- Я живу на первом этаже, и занавески у меня тюлевые, а испанские дети ужасно любопытны. А я тебя так долго не видел: целых восемь часов. Поэтому у детей будет достаточно пищи для любопытства.

- А я живу на втором этаже, гардины тежелые, темные, барские. Мне жаль бедных испанских детей, мы лишаем их пищи для любопытства.

- До вечера.

- Я жду тебя. Ты сейчас далеко?

- Нет. Недалеко. В пределах Испании...

...Пальма остановил машину около входа в бар и в дверях замешкался, столкнувшись лицом к лицу с толстым человеком, судя по костюму и перстням - торговцем.

В дальнем углу сидел Вольф, одетый, как и Ян, в полувоенную форму иностранных журналистов при штабе Франко. На левом нагрудном кармане был прикреплен черный металлический значок: <Военный корреспондент>.

За столиком, рядом с Вольфом, сидел подполковник из <Кондора> - Вилли Манцер.

- Хэлло, Вилли, - сказал Пальма. - Хэлло, сэр, - кивнул он Вольфу. Послушайте, Вилли, - весело спросил Ян, - вашего папу зовут Густав? Густав Адольф Манцер?

- Именно так зовут моего папу, - ответил летчик и хотел было выпить коньяк.

Ян остановил его руку:

- Ваш папа деранул в Швейцарию.

- Тише, - сказал Вольф, - тише, коллега... Вы подведете парня. Я не решался ему об этом сказать.

- Что? Что! Что?! - спросил Вилли, сразу же переходя на шепот.

- Ваш папа владел парфюмерным магазином во Франкфурте-на Майне?

- Да.

- Мне только что прислали швейцарские газеты - мы их получаем через Лондон. Вот смотрите. Ваши из гестапо, видимо, получат их завтра.

Вилли развернул газету <Бернские новости>. На второй полосе был напечатан портрет его отца. Сверху крупным шрифтом набрано: <Я не хочу нацизма, я хочу свободы>. Манцер два раза прочитал статью, потом протер глаза и сказал:

- Бред какой-то!

- А при чем здесь вы? - удивился Ян. - Папа сбежал, ну и черт с ним. Вы воюете, вы делаете свое благородное дело.

- За такого папу, - сказал Вольф, - с этого славного немецкого парня сдерут кожу. Вы не знаете, как это делается у него на родине.

- А если я сейчас пойду и заявлю первым? - спросил Вилли.

- По-моему, это будет очень правильно, - сказал Ян, - и по-рыцарски.

- Вас с первым же самолетом отправят в Берлин, - сказал Вольф. - А там - в концлагерь.

- Вы думаете? - спросил Вилли растерянно.

- А вы? - спросил Вольф.

- Да ну, какая ерунда! - сказал Ян.

- Нет, не ерунда, - сказал Вилли.

- Пропуск на аэродром у вас есть? - спросил Вольф.

- Чего ему не хватало дома?! - бормотал Вилли. - Это все бабы! После того как умерла мама, он совсем спятил! Я так и знал, что он выкинет какую-нибудь гадость! Это же конец мне! Конец!

- Пропуск у вас на аэродром есть? - повторил Вольф.

- Я не долечу до Франции.

- Долетите до Мадрида.

- Там красные.

- С новым самолетом вас примут красные, белые и зеленые.