Гостей было несколько человек, они пили и курили; трое из них играли в углу в карты.
– Ну ладно, оставайся, – разрешил хозяин, – и потешь господ.
В ту же минуту Като поставила передо мною блюдо дымящегося шашлыка. Я не ела ничего горячего со вчерашнего дня, и поэтому приправленный прогорклым салом шашлык показался мне очень вкусным.
– Ну, а теперь спой, сазандар, – приказал содержатель духана.
Я храбро вышла на середину комнаты и, взглянув на улыбающуюся Като, запела:
– В горной теснине приютился духан… В нем бойко торгует старый Аршак… У Аршака дочь-красавица Като… У Като черные очи и доброе сердце. Ей жаль бедного сазандара, попавшегося на дороге. Она приводит его в духан и дает ему есть. Сазандар благодарит Като и желает ей доброго жениха. А гости в духане смотрят на Като и говорят: «Это добрая девушка. Взять ее к себе в дом – значит, получить благо, потому что доброе сердце жены – величайшее богатство в доме Грузии…»
Я не знаю, каким образом случилось то, что песня слагалась в моих устах толково и гладко. Гости одобрительно кивали головами, старый Аршак подмигивал им на закрасневшуюся Като, а Като сквозь смех шептала:
– Ишь что выдумал, пригоженький сазандар!
Ободренная успехом, я начала им ту песнь, которую слышала от деды, – о Черной розе, унесенной на чужбину:
Мой голос оборвался на полуфразе… Под окном духана зазвенели подковы лошадей… Кто-то близко щелкнул нагайкой…
– Что же остановился, мальчуган? Это новые гости, – успокаивали меня мои слушатели.
Это в самом деле были новые посетители.
Хозяин вышел на крыльцо. Минут с пять он поговорил с ними, потом снова вошел в комнату и сказал громко:
– Они ее не нашли!
– Кого? – вырвалось у меня помимо желания.
– Видишь ли, – начала Като, – один горийский генерал и князь разослал на поиски своих подначальных казаков. Дочка у него пропала, совсем молоденькая девочка. Боятся, не упала ли в Куру. Нигде следа нет. Не видал ли ее, пригоженький сазандар?
– Нет, не видал, – с дрожью в голосе произнесла я и подумала: «Бедный, бедный папа! Сколько невольного горя я причинила тебе!..»
Оставаться дольше в духане, куда каждую минуту могли приехать наши казаки, было опасно. Поэтому я воспользовалась тем временем, когда хозяева вышли провожать гостей, прыгнула в окно и исчезла в темноте наступающей ночи…
Глава XII
Ночь в горах. Обвал
Я шла наугад, потому что черные тучи крыли небо и ни зги не было видно кругом. Воздух, насыщенный электричеством, был душен. Голова моя кружилась, и меня мучила страшная жажда. Раскаты грома гулко повторялись горным эхом. Гроза надвигалась… Идти я уже не могла из боязни упасть в пропасть. Тропинка становилась все у́же и у́же и вела все выше и выше на крутизну. Мне становилось так страшно теперь в этой горной стремнине, один на один с мрачной природой, приготовившейся к встрече с грозой.
И вот она разразилась… Золотые змеи забегали по черным облакам, гром гремел так, что, казалось, сотрясались горы, и целый поток дождя лился на почву, делая ее мягкой и скользкой…
Я прижалась под навес громадного утеса и с ужасом вглядывалась в темноту ночи… Где-то дико ревели потоки, и горы стонали продолжительным, раскатистым стоном.
И вдруг я увидела то, чего никогда не забуду. Извилистая золотая стрела молнии, сорвавшись с неба, ударила в соседний утес, и громадный кусок глыбы оторвался от скалы и полетел в бездну, прямо в объятия ревущего горного потока. В ту же минуту отчаянный крик раздался по ту сторону утеса… Ответный крик вырвался из моей груди, и я потеряла сознание…
Когда я открыла глаза, грозы уже не было. Я лежала у костра на разостланной бурке… Вокруг меня, освещенные ярким пламенем, сидели и стояли вооруженные кинжалами и винтовками горцы. Их было много, человек двадцать. Их лица были сумрачны и суровы. Речь отрывиста и груба.
«Это горные душманы», – вихрем пронеслось в моей голове, и холодный пот выступил у меня на лбу.
Я боялась пошевельнуться… Пусть лучше сочтут меня мертвой – авось уйдут… и оставят меня одну.
– Эге, да мальчонка-то отошел, – услышала я грубый голос над собою и, открыв глаза, встретилась взглядом с высоким и мрачным горцем.
Он был одет в простой коричневый бешмет и черную бурку; за поясом у него болтались нарядные с серебряными рукоятками кинжалы и тяжелые пистолеты, тоже украшенные серебром и чернью. Кривая шашка висела сбоку…
– Небось душа ушла в пятки, признавайся, – продолжал горец и потом спросил грозно: – Кто ты?
– Я – Беко, сазандар Беко… Я шел из Цвили и в горах заблудился… – пролепетала я.
– Есть у тебя деньги?
– Нет, господин, всего два абаза, данные мне добрыми господами в духане.
– Не велико же твое мастерство, мальчуган, если ты имеешь только два абаза за душою!.. Ты грузин?
– Я алазанец.