Из «Записок Желтоплюша»

— Как, милорд? Вам известно, что произошло между мной и леди Гриф… то есть леди Крэбс — до нашей ссоры?

— Отлично известно. Ты за ней ухаживал и почти влюбил в себя, потом дал ей отставку, польстясь на деньги, а она в отместку подстроила так, что тебе отстрелили руку. Кончено теперь с игрой в кости, а, Дьюсэйс? Не можешь больше sauter la coupe? {Встряхивать стаканчик (франц.).} На что же ты думаешь жить?

— Ваша светлость весьма участливы, но я бросил игру навсегда, — говорит Дьюсэйс и темнеет в лице.

— Да неужели? Так, значит, «Бенедикт — примерный человек»[36]? Час от часу не легче. Уж не собираешься ли ты в пасторы, Дьюсэйс?

— Милорд, нельзя ли быть немного серьезней?

— Серьезней? A quoi bon? {К чему? (франц.).} Впрочем, я совершенно серьезно удивлен, что ты мог выбирать любую из них и предпочел это страшилище, твою жену.

— Позвольте, в свою очередь, спросить вас, отчего вы не побрезговали взять в жены женщину, у которой только что был роман с вашим сыном? — говорит Дьюсэйс, свирепея.

— И ты еще спрашиваешь? Я задолжал сорок тысяч фунтов, в Сайз-Холле описано все имущество, кредиторы захватили все мои земли до последнего акра, — вот почему я на ней женился. А ты думал, по любви? Леди Крэбс — женщина хоть куда, но она не дура — она вышла за мой титул, а я женился на ее деньгах.

— В таком случае, милорд, незачем спрашивать меня, почему я женился на ее падчерице.

— Вот так незачем! Я спрашиваю, на что вы будете жить? Пяти тысяч фунтов Докинса навек не хватит, а что потом?

— Как же так?.. Да нет, не может быть! — Тут Дьюсэйс теряет терпение и вскакивает. — Не станете же вы утверждать, что у мисс Гриффон нет состояния, нет десяти тысяч фунтов годового дохода!

Милорд вложил в рот новую сигару. Закурив ее, он спокойно сказал:

— Да, конечно, у мисс Гриффон было десять тысяч годовых.

— Было, значит, есть. Не истратила же она их за неделю!

— Сейчас у нее нет ни пенса: она вышла замуж без согласия мачехи.

Дьюсэйс опустился на стул. Никогда я не видел такого отчаяния, какое выразилось на лице несчастного. Он корчился, скрипел зубами, рвал ворот у сюртука и бешено размахивал обрубком руки, а потом закрыл им бледное как мел лицо и заплакал в голос.

Страшно, когда мужчина плачет! Ведь прежде, чем прорвутся наружу слезы, надо рвануть его прямо за сердце. Милорд между тем курил сигару и продолжал:

— Милый мой, у нее нет ни шиллинга. Я думал оставить тебе твои четыре тысячи. На них ты мог бы как-нибудь прожить, скажем, в Германии — там дают из пяти процентов, и кредиторы тебя не нашли бы. Там тебе с женой хватило бы и двухсот фунтов в год. Но леди Крэбс и слышать об этом не хотела. Ты ее оскорбил, она попыталась тебя убить, но не сумела; тогда она решила пустить тебя по миру — и это ей удалось. Должен признаться, что арест устроил я; я же подал ей мысль купить твои опротестованные векселя. Она их скупила за бесценок, а когда ты по ним заплатил, нажила на этом две тысячи фунтов. Конечно, отцу больно, когда арестовывают сына, но que voulez-vous? {Что вы хотите? (франц.).} Я оставался в стороне, это она хотела тебя разорить. А так как надо было непременно женить тебя прежде, чем мог жениться я, то я хлопотал за тебя перед мисс Гриффон и, видишь, — устроил твое счастье. Ах, пострел! Думал провести старика отца? Но ничего. Сейчас подадут завтрак. А пока кури и вот выпей сотерна.

Дьюсэйс, выслушав все это, вскочил как ужаленный.

— Не верю! — закричал он. — Это дьявольская ложь! Все это твои лживые выдумки, старый мерзавец, и кровожадной шлюхи, на которой ты женился. Не верю! Покажите мне завещание. Матильда, Матильда! — хрипло закричал он, распахивая дверь, в которую она вышла.

— Спокойней, мой мальчик. Ты раздражен, и я тебе сочувствую. Только не ругайся; поверь мне, это бесполезно.

— Матильда! — снова крикнул Дьюсэйс, и бедная горбунья появилась, дрожа, а за ней — мисс Кикси.

— Скажи, это правда? — спросил он, схватив ее за руку.

— О чем ты, милый?

— О чем? — вскричал Дьюсэйс. — О чем? Да о том, что ты — нищая, из-за того, что обошлась без согласия мачехи, о том, что ты подло обманула меня, лишь бы только выйти замуж! О том, что ты мошенница, под стать этому старому дьяволу и его дьяволице!

— Это правда, — сказала бедняжка, рыдая, — что у меня ничего нет, но ведь…

— Что «но ведь»? Да говори же, идиотка!

— У меня ничего нет. Но у тебя, милый, есть две тысячи в год. Разве нам этого не хватит? Ведь ты же меня любишь не ради денег, правда, Элджернон? Ты мне столько раз говорил это! Скажи же теперь, любимый, и не сердись, о, не сердись!

Она упала на колени, прижимаясь к нему, и ловила его руку, чтобы поцеловать.

— Сколько у него, вы сказали? — спрашивает милорд.

— Две тысячи в год, сэр. Он нам это много раз говорил.

— Две тысячи? Две… хо, хо, хо! Ха, ха, ха! — залился милорд. — В жизни не слыхал ничего лучше! Милая моя, да у него нет ни шиллинга, ни единого мараведи, клянусь всеми богами! — И старый джентльмен захохотал еще пуще; добросердечный был джентльмен, что и говорить.