Из «Записок Желтоплюша»

— Пусть так, моя милочка. У меня нет иных причин противиться браку, когда он основан на столь бескорыстной любви.

На этом разговор окончился. Мисс вышла, закатив глаза и прижавши ручки к сердцу. Милорд зашагал по комнате, руки в брюки, сияет от радости и напевает, к великому моему удивлению:

Вот идет герой с победой,
Тили-тили дум, тили дум-дум-дум.

Поет и шагает, да все быстрей и быстрей. А я стою в изумлении — но уже начинаю понимать. Так он, выходит, не целится на мисс Гриффон! Пусть себе хозяин на ней женится! Но ведь у ней сост…?

Стою этак истуканом, руки по швам, глаза вытаращил, рот разинул и дивлюсь про себя. И только милорд допел свою песенку, а я додумал до слога «сост…», как вдруг — стоп! Расхаживая и напевая, он наскочил на меня, так что я отлетел в один угол, а он — в другой, и мы лишь с немалым трудом опять утвердились на ногах.

— Так ты, оказывается, все время здесь, каналья? — говорит милорд.

— Раз уж ваша светлость изволили меня заметить, я здесь, — говорю я. И этак на него смотрю. Он видит, что мне все понятно.

Тут он немного посвистал, как обычно, когда бывал в задумчивости (это самое он, наверное, делал бы, если б его вели на виселицу). Посвистал и говорит:

— Слушай-ка, Чарльз, надо их завтра же поженить.

— Надо ли, сэр? — говорю я. — Мне кажется…

— Постой, милейший, если они не поженятся, что ты выигрываешь?

Я задумался. Если они не поженятся, я потеряю место, потому что у хозяина едва хватит денег на уплату долгов, а какой мне интерес служить ему в тюрьме или в нужде?

— Вот видишь, — говорит милорд. — А теперь смотри. — И достает хрустящую, новенькую, белую как снег СТОФУНТОВУЮ бумажку! — Если мой сын завтра женится на мисс Гриффон, ты получишь вот это; а кроме того, пойдешь служить ко мне и будешь получать вдвое больше теперешнего.

Ну как тут устоять человеку?

— Милорд, — говорю я, прижавши руку к груди, — мне бы только залог, и я ваш навеки.

Старый лорд улыбается и треплет меня по плечу.

— Правильно, юноша, правильно. Ты далеко пойдешь. Вот тебе и залог. — Вынимает бумажник, прячет стофунтовый билет и достает другой, в пятьдесят фунтов. — Это сейчас, а остальное получишь завтра.

Беру дрожащей рукой бумажку, — никогда прежде не держал в руках и пятой доли этих денег, — бросаю на нее взгляд: все правильно — пятьдесят. Банковский чек, выписанный Леонорой Эмилией Гриффон и ее рукою подписанный. Вот оно что! Думаю, что теперь и читатель догадался, в чем дело.

— Итак, помни, с нынешнего дня ты служишь мне.

— Премного благодарен вашей светлости.

— К черту, — говорит он, — делай свое дело и помалкивай.

Вот так я и перешел от достопочтенного Элджернона Дьюсэйса к его светлости лорду Крэбсу.

* * *

Вернувшись в тюрьму, куда Дьюсэйс по заслугам угодил за свое беспутство, я, по правде сказать, почувствовал к нему одно лишь презрение. Обобрал бедного Докинса, обманул своего же брата шулера Блюита, а теперь хочет ради денег жениться на уродине мисс Гриффон — что же его жалеть, этакого мошенника и мерзавца? И я решил утаить от него конфинциальную беседу с его светлостью, моим новым хозяином.

Я только отдал ему записочку мисс Гриффон, которую он прочел с довольным видом. Потом, оборотясь ко мне, он спросил:

— Ты отдал письмо самой мисс Гриффон?

— Да, сэр.

— И все сказал, как я велел?

— Да, сэр.

— А лорда Крэбса при этом не было?

— Не было, сэр, клянусь честью.

— К черту твою честь! Почисть мне сюртук и шляпу да ступай за каретой, слышишь!

* * *

Я делаю, как приказано, а вернувшись, застаю хозяина уже в тюремной конторе, которая называется greffe. Чиновник достал огромную приходную книгу и разговаривал с хозяином на французском языке. Кое-кто из горемык-заключенных были тут же и с завистью на них поглядывали.

— Итак, милорд, — говорит чиновник, — ваш долг составляет девяносто восемь тысяч семьсот франков, плюс издержки заключения, плюс проценты, итого сто тысяч без тринадцати франков.

Дьюсэис торжественно достает из бумажника четыре тысячи фунтов.

— Это не французские деньги, но, надеюсь, они вам знакомы, господин greffier.

Greffier обращается к старому меняле Соломону, который, по счастью, оказался тут же — навещал своих клиентов в тюрьме.

— Les billets sont bons, — говорит тот, — je les prendrai pour cent mille douze cent francs, et j'espere, mylor, de vous revoir[35].

— Отлично; я так и знал, что правильные, — говорит greffier. — Сейчас отдам милорду сдачу и выправлю пропуск.

Так и сделали. Бедные узники прокричали «ура», двойные железные ворота раскрылись и снова захлопнулись, и мы с Дьюсэйсом вышли на свободу.

Он пробыл в тюрьме всего шесть часов — и вот опять свободен — и завтра женится на десяти тысячах годового дохода. И все-таки на нем лица не было. Он только что поставил на карту свои последние деньги и теперь, выходя из Сент-Пелажи, имел за душой каких-нибудь пятьдесят фунтов.