– Представьте себе, у меня такая же мысль…
– А вы придвигайтесь к столу…
– А вы пистолетик… того…
– Пистолетик мы спрячем… Зачем же нам пистолетик? Мы сейчас… хе-хе… вместо пистолетика лучше автоматическую ручку… У вас случайно листика бумажки не найдется?
– Листика бумажки? Всегда! Извольте-с.
В приемной снова наступила тишина, нарушаемая изредка шепотом.
– Экие ведь разбойники… Да ведь этак скоро и воевать порядочным людям невозможно будет.
– Пишите, пишите…
– Джон, – прошептал директор, – там что-то творится странное, пойдите узнайте…
Секретарь осторожно пробрался в приемную и через минуту вернулся обратно, бледный, дрожащий, покрытый холодным потом. Его глаза остекленели.
– Перегрызли друг другу горло? – шепотом спросил директор.
– Хуже.
– Задушили друг друга?
– Хуже.
– Сделали друг другу харакири?
– Хуже.
– Н-не понимаю.
– Они… – пролепетал секретарь, – они… вместе… пишут ультиматум… с требованием… снизить цены… на… маузерные… патроны…
Вы думаете, что это плод больной фантазии? Ничего подобного!
Империалисты – хорошие хозяйственники. Уж если убивать рабочих и крестьян, то, по крайней мере, по дешевке!
1933
Дорогу покойникам!
Товарищ Коровкин, бывший председатель учкпрофсоюза станции Данилов, был во всех отношениях образцовым работником: выстроил клуб, отремонтировал 300 вагонов, открыл школу фабзавуча.
И все это в невероятно тяжелых условиях 1920–1922 годов.
И общее собрание 3 апреля 1922 года постановило:
«В день открытия клуба вывесить портрет товарища Коровкина на все время существования клуба».
Такое же решение было принято позднее на торжественном заседании при открытии клуба, в присутствии 800 человек рабочих и служащих.
Портрет товарища Коровкина был повешен в клубе на почетном месте.
Правильно? Правильно.
Как будто на этом все и должно было кончиться.
Однако нет. Не так-то просто. Шалишь! И тут-то, собственно, и начинается самая волынка.
Спустя некоторое время после того, как портрет товарища Коровкина был вывешен в клубе, секретарь укома города Данилова сказал заведующему клубом:
– Портрет надо снять! Живых увековечивать ни к чему.
А, как известно, в провинции положено по штату: раз секретарь укома сказал, так тому и быть, перечить нельзя. Исполнять – и никаких. Планида, значит, такая.
И портрет товарища Коровкина был снят.
И вот уже более полутора лет неумолимый секретарь укома, несмотря на неоднократные просьбы, не разрешает повесить портрет обратно.
В полном смысле слова – не человек, а камень.
– Товарищ секретарь, разрешите повесить портрет товарища Коровкина!
– Нельзя.
– Почему же нельзя?
– Нельзя потому, что товарищ Коровкин жив.
– И очень хорошо, что жив. Пусть еще сто лет живет на пользу республике.
– Не возражаю. Пусть живет.
– А портрет?
– А портрет – нельзя.
– Почему же все-таки нельзя?
– Нельзя. Не полагается.
– Чудак вы человек. Посудите сами. Взываю, товарищ, к вашей логике: создал товарищ Коровкин в самых неблагоприятных условиях школу фабзавуча или не создал?
– Создал.
– Так, хорошо. Героический это поступок или не героический, если принять во внимание обстановку, при которой была создана школа?
– Героический.
– Так-с. Значит, товарищ Коровкин герой?
– Герой.
– Ладно. Теперь дальше. Подал товарищ Коровкин пример личной энергии и мужества в деле выпуска более трехсот вагонов и нескольких паровозов при проведении в жизнь выброшенного им лозунга «Ремонт паровозов и вагонов силами профактива»? И если подал, то является ли это примером героического поступка?
– Является.
– Значит, Коровкин опять выходит героем?
– Выходит, что герой.
– Так. А клуб Коровкин построил?
– Построил.
– Хороший клуб построил Коровкин?
– Очень хороший.
– Принес ли этим Коровкян пользу рабочему классу?
– Принес.