— Шутить изволите? — хмыкнул Виктор Сергеевич — Это всё равно, что пытаться починить неисправную рацию, которая неожиданно стала принимать сигналы инопланетян!
— Да, но пичкать объект ноотропными препаратами и психодислепсиками! — Кобзарь поднял глаза на профессора и потряс бумажками из папки — Это же всё равно, что тушить пожар керосином! Я вообще удивляюсь, как его психика окончательно не дислексировала! Вы же должны понимать, какое разрушительное воздействие они оказывают, да ещё в таких количествах! Я представляю, какой уровень интоксикации у пациента: для него каждое утро — как после пьянки! Вместо того чтобы бороться с галлюциногенным бредом, вы ещё больше вгоняете его сознание в сумрачное состояние. А если ценность объекта велика, то…
— Не суйтесь не в своё дело, господин чиновник — Профессор, стукнув ладонью по столу, прервал гневную тираду проверяющего — От меня требуют результат, я этот результат предоставляю. У нас всё под контролем.
— Вы, Гордеев, бесчеловечная скотина. Мой дед, когда освобождал в Польше фашистские концлагеря, видел результаты подобных экспериментов. Я пойду к президенту и, клянусь, подниму вопрос о гуманности ваших исследований, а затем…
— А не пошли бы на х** с вашим чистоплюйством! — Гордеев резко затушил сигарету в пепельнице и встал из-за сто ла — У меня тоже дед воевал и вовсе не для того, чтобы страну развалили держиморды вроде вас, рассуждающие о гуманности, свободе, демократии и разворовывающие всё подряд. Не с представителями ли премьера вы сегодня приехали, чтобы вылечить какого-то породистого бунда, дед которого стрелял в вашего деда? О человечестве вы, видите ли, обеспокоились, о морали… Я забочусь о человечестве! Вот!
Гордеев махнул рукой в сторону книжного шкафа, набитого канцелярскими папками.
— Всё это — прорывы в науке. В биологии, инженерии, медицине, физике, химии. Этот бубнящий что-то маловразумительное и гадящий под себя слюнявый идиот выдаёт на-гора такие идеи, что работать с ними институтам всего мира не одно десятилетие. Где плавает в это время его сознание, мне безразлично, потому что парень как будто бы с другой планеты, из другого измерения — мыслит другими категориями. Быть может, то, что он мастерит в данный момент, — это термоядерный реактор, а может… Боже! Чёрт!
У Гордеева, показывающего рукой на монитор, расширились зрачки. Михаил Степанович обернулся и увидел, что взятая крупным планом поделка объекта ожила. Камень раскалился, вдоль проволок стали проскакивать дуги электрических разрядов, светодиод на электронной плате принялся мигать с увеличивающейся частотой. «Бенбен, ёлы-палы, трахтибидох», — бормотание Селянинова становилось всё громче и громче.
А затем — вспышка. Яркая, мощная, пожирающая. Взрыв потряс весь институт, бросив Кобзаря и Гордеева на пол кабинета.
Если вы служите на любой космической станции, тем более научной, то наслушаетесь анекдотов разной степени правдоподобности вволю. Но о данной истории палубный инженер Ларуш Говера любил говорить, что вымысла в ней нет ни капли, хотя верится в это с трудом, так что, если бы он лично не присутствовал на причальной палубе 17-А, не увидел бы всё своими глазами, то не поверил бы.
Героя конфликта десятилетней давности с сиринами, руководителя научного подразделения «Финист» Ника Селяйни знали многие. Он, как-никак, спас станцию, его голографический портрет висел в Аллее Героев.
Объединённый флот Содружества заканчивал масштабную наступательную операцию по уничтожению крупных сиринских войсковых групп, нанося одновременные удары в нескольких планетных системах. Вслед за военными по горячим следам шли учёные, пытающиеся разобраться в сиринском вооружении, инженерии космических кораблей чужих. Возле Сириуса Б, где сиринский флот был разбит наголову, расположилась научная станция «Финист», а военные учёные начинали зачистку и исследования обломков флота. Откуда вынырнул недобитый сиринский крейсер — до сих пор неизвестно. Вероятно, он двигался в составе уничтоженной группы, но в пути отстал и теперь шёл по пеленгу. Станция, оставшаяся без прикрытия, была беззащитна, а рассеянный москитный флот с учёными не успевал собраться в ударную группу для отражения угрозы. И тогда Ник Селяйни, катер которого был ближе всех к крейсеру, пошёл на таран.
И у людей, и у сирин есть оружие последнего удара. Конечно, просто направив маленький катер в двигательный отсек крейсера, Селяйни не добился бы существенного результата, но, включив реактор в режим активного распада, Ник превратил своё судёнышко в ядерный брандер. У сирин же было вероятностное оружие — выворачивающее наизнанку время и пространство, плетущее в новый узор причинно-следственные связи. Оно применялось исключительно редко, потому что никто не знал, что происходит с теми, кто попал в радиус поражения. За пару секунддо столкновения и взрыва реактора сирины всё же его применили — терять им, скорее всего, было нечего. И крейсер, и катер Ника просто исчезли из реальности.