«Мастер и Маргарита»: За Христа или против? (3-е изд., доп. и перераб.)

1) возможно, что мастер, идущий на сделку с сатаной, автобиографичен. Мастер вбирает в себя боль и отчаяние Булгакова. Вместе они сознательно идут в бездну, игнорируя как ужасы, так и восторги всех москвичей: и литературных критиков, и обывателей. Просто Булгаков так видит себя. И пишет он — для себя;

2) возможно, что мастер, идущий на сделку с сатаной, автобиографичен. Но он должен поддержать своего создателя, утешив боль его совести и оправдав его в глазах читающей публики и коллег. Тогда роман превращается в апологию падения самого Булгакова. Мастер — это романтизированный Булгаков. И если уж мастеру союз с сатаной не мешает любить (пусть и ведьму) и создавать гениальные вещи, то восхваление обычного палача (коих много на балу у Воланда) не есть что-то запредельное;

3) противоположное понимание: роман может быть криком Булгакова: «Запомните меня другим, не как автора „Батума“! У меня другая вера и другие ценности! Союз с сатаной может привести лишь к утрате писательского дара и к могиле!» «Дописать раньше, чем умереть» — определяет свою жизненную цель автор на полях именно «Мастера и Маргариты»[387].

Если замысел о просталинской пьесе относится к 1935–1936 годам, то не кажется случайностью, что мастер становится одним из главных героев и впервые называет себя мастером именно в той редакции романа, которую Яновская называет третьей и датирует как раз промежутком от июля 1935 до июля 1936 года[388].

Писатель может одновременно создавать два текста, радикально противоречащих друг другу. В VI веке Прокопий Кесарийский одновременно писал хвалебные панегирики императору Юстиниану («О постройках», «История войн») и выставлял его в крайне неприглядном виде в приватной рукописи «Тайная история».

В общем, я полагаю, что в роман Булгаков хотел вложить светлую сторону своей души. Неужели столь настойчиво, до последних дней он создавал еще одно произведение об уже неоднократно им сказанном? Рассказ о добром и сжитом со свету человеке из-под пера Булгакова выходил уже не раз: «Кабала святош», «Дон Кихот», «Александр Пушкин»).

Зачем за три дня до смерти посылать роман в мир со словами «чтобы знали», если он несет в себе все то же горькое знание, которым Булгаков уже не раз делился в других своих произведениях 30-х годов?

Это правда, что шутки и смех прикрывают собой горькие глубины сюжета. Но точно ли власть Воланда — «последняя истина» романа?

Суровый христианский философ Кант не подлежит вызову на бал к сатане. И это прямо оговаривается в романе.

Но гораздо более неожиданным является отсутствие на балу «святош». Церковная история и жизнь предоставила Булгакову огромную галерею перевертышей, садистов, стяжателей и бонвиванов в рясах. Выбирай, шаржируй, обличай! И в других своих произведениях Булгаков не щадил «попов» (см. «Кабала святош»). В черновиках «Мастера и Маргариты» они тоже мелькают. Но — в обычной Москве, а не среди слуг сатаны. Почему ни одного аббата или епископа нет на балу среди этого изобилия герцогов и даже императоров? Они не того «ведомства»?

А еще — милосердие и крест все же страшат Воланда. Как и Мефистофеля.

При словах Фауста:

«Утихла дикая тревога
И не бушует в жилах кровь.
В душе воскресла вера в Бога
Воскресла к ближнему любовь»,

черный пудель (= Мефистофель) начинает проявлять беспокойство (Фауст 1, 47).

Воланд не всесилен. Малочисленность тех, кто может дать отпор злу, повод не для отчаяния, а для большего уважения этих немногих.

А Москва все же устояла после пришествия Воланда и как-то пришла в себя. Вернулась в свой грешный, несвятой, но все же человеческий распорядок жизни. Вопреки «апокалиптическим» вариантам финала в более ранних редакциях романа, где гибла вся Москва. «Мелки и незначительны эти изменения, произошедшие в жизни Москвы после визита князя тьмы», — говорится в эпилоге. И безымянные женщины продолжают заботиться о своих бредящих мужьях (Поныреве и Николае Ивановиче).

Ну а раз конец света не произошел, значит, Свет не так уж и бессилен.

Позже XX век еще подарит миру две эпопеи, в которых не названный Бог, Его Промысл окажется их главным действующим Не-Лицом. У Толкиена во «Властелине колец» Промысл Бога-Творца, Илуватара, приведет силы добра к немыслимой победе. У Роулинг в «Гарри Поттере» Тот, чье Рождество и Пасху празднуют в Хоггварсте, также поможет осадить натиск зла. Ни Илуватар, ни Христос не являют свои лики на страницах этих книг. Не говорят в них ни слова. И все же — определяют ход времен[389].

Толкиен — католик. Роулинг — протестантка. Булгаков… Не стану записывать его в сознательные православные

Но все же — христианин. Умерший в Прощеное воскресенье 1940 года.