Нет

У нее была немножко лисья мордочка, какие редко бывают у черных, – тонкий нос и не слишком полные губы, выдвинутый вперед подбородок, раскосые глаза. У нее были прямые черные волосы и маленькие аккуратные руки, и не слишком хорошая кожа – великая и странная редкость для наших дней, редко кто решался так ходить на общем фоне. Интересно, какой у нее белый кролик. Я спросил ее в лоб: вы реально черная – или морф? Она оказалась из «линючих» – тех, кто пять лет назад, когда ввели в широкий обиход возможность пигментного изменения, морфировалась из черных в желтые. К таким все относились плохо, все, кто знал их раньше, – и черные, и желтые, и белые. Называли «линючими» и слегка презирали. Многие не пожалели денег на возвращение прежней пигментации, но заново морфировать лица было дорого, оказывается, и они оставались вот такими, как эта, – монголоидное лицо, черная кожа, странное клеймо на репутации. Она подошла и погладила меня по щеке – осторожно, устало, безо всяких попыток как-нибудь изобразить страсть или желание, безо всякой надежды обмануть меня в своих намерениях и безо всякого, кажется, расчета, что я соглашусь. Это была самая странная и трогательная сцена такого рода в моей жизни – женщина подошла ко мне и сказала: «Я пересплю с вами, если…» – и глядела грустно, и очень многое в этот момент понимала, точно так же, как я. Я сказал ей: «Нана, послушайте, я не буду этого делать. Дело не в фильме и дело не в вас, безусловно, вы хороши собой, вы трогательная и обаятельная женщина, вы очень нравитесь мне, но нравитесь некоторым странным образом – вы вызываете у меня желание пообщаться, что ли, пойти пообедать с вами, может, пригласить вас в гости – просто, без цели потом потискать, просто пригласить в гости, посмотреть кино – не порно, а хороший фильм для неглупых, попить чаю». Я нервничал все сильней; я сказал ей: «Но вот “пересыпать” с вами, Нана, я не хочу, не буду, бог с ней, с вашей наивной взяткой, дело не в роли, дело в том, Нана, что я в беде или, наоборот, в великом счастии – я пока и сам не совсем понимаю. Дело в том, Нана, что мне это совершенно неинтересно, понимаете – у меня стоит, конечно, и все такое, я, конечно, чувствую эти волны, это “аааах!”, когда оно наконец прорывается с мукой, этот сладкий зуд и о чем там еще мы с вами снимаем фильмы, Нана, – круглые сутки мы с вами, Нана, снимаем об этом фильмы, пленка за пленкой, фрикция за фрикцией, шот за шотом, но понимаете, Нана, я все чаще с годами, с каждым годом или даже с каждым месяцем я все сильнее чувствую, что мне это неинтересно и совсем не нужно, Нана, я говорю не о фильмах, хотя и о фильмах тоже, если вы видели мои последние? – спасибо, да, так вот, вы же видели – они совсем не о сексе, секс в них такое средство, простите за сухой термин, такая, что ли, примочка, с помощью которой я пытаюсь гораздо более сложные вещи… словом, вы поняли, я полагаю». Я сказал ей: «Понимаете, Нана, вот я – порнорежиссер высокого класса, весь такой с претензиями и разговорами о праве на свободу трахаться где угодно и как угодно, а сам я, Нана, делал это последний раз примерно в марте – нет, даже в феврале, в январе, скорее, и потом полчаса сидел на краю ванны, думал: господи, для чего мне все это было, на что я сейчас потратил полтора часа, чего добился, чего сам бы не мог добиться – мастурбацией, скажем, бионами, какими-нибудь более интересными вещами? Понимаете, Нана, мне уже тридцать лет, мне уже не нужен секс в качестве потереться, он чрезмерно хлопотен, он вполне бессмыслен, он мне скучен». Я сказал ей: «Понимаете, Нана, я ищу в нем только ключей от каких-то внутренних тайников – своих, к сожалению, не партнера, понимаете, секс, как в моих же фильмах, служит мне инструментом – ради бога, Нана, извините мне эту глупую болтовню, непонятный клекот; я всего лишь хотел сказать вам – дело не в вас и не в фильме, дело просто в том, что вы предложили мне то, что мне как-то совсем не нужно, что мне в целом даже и не приятно, что мне в общем не интересно… Ради бога, простите, Нана».

Всего этого я не сказал ей. Я сказал: «Ннннет».

Глава 37

Джет, раздолбанный и потертый, как все такси-джеты в этих местах, приземлился грузно; толчком Лиса развернуло к окну – и тут же что-то хрустнуло в шее, крякнуло, на раскаленных щупальцах пробежало по затылку вверх и улеглось в темени огненным терзающим пятном. Лис потер макушку и тихо застонал, а Волчек на ватных ногах полез по трапу вниз, в лужи.