Нет

…вот вам трехзвездочный отель, как его понимают здешние люди, думал Волчек: не работает массажер, не работает розетка для бритвы, не работает экран стационарного комма, округлого и серебристого, с гибкими линиями, напоминающего автомобили начала века и, видимо, столь же древнего. Тараканы такие большие, что кажутся морфированными, – один у меня на глазах сидел в умывальнике и жрал мыло. Надпись над умывальником по-русски, здесь вообще нет ни одной надписи на китайском: что-то про запихивание полотенец в канализацию. Дно джакузи кажется пошкрябанным, будто в отсутствии постояльцев в джакузи разводили крупных декоративных кукумарий, особо злобных и драчливых. Полотенца откровенно и с брезгливостью отталкивают влагу. За окнами вид на местный подкошенный кремль. Другого отеля в этом городе нет.

…номер оказался вполне приличным, Лис ожидал худшего. Пошкрябанным, да, но приличным: отопление работало, джакузи работало, комм, кроме экрана, вроде тоже работал – не работал, правда, массажер и, кажется, розетка для бритвы, но это все ерунда, если разобраться. Окна выходили на Кремль, старый, косоватый и оттого уютный, потерявший воинственность и превращенный в сонный монастырь. Было чистое белье, было полотенце, были, правда, тараканы, но в каких-то совсем уж небольших количествах. Свои детские поездки в этот район, на соревнования по тому-сему, Лис помнил очень хорошо: о, как все тогда бывало жутко. Иногда в таких трехзвездочных хоромах не было, например, горячей воды в разгар января, а простынки оказывались трогательно неподрубленными с одного края, выдавая, таким образом, оторванность от второй своей половины. С тех пор все прелестно подрубилось, подровнялось, подтянулось, образовался диковатый европеизм, еще лет пять – и все надписи в номере будут продублированы на китайский. Лис ожидал от этой поездки брезгливого томления, тоски по нормальной жизни, горечи скитаний и отвращения от нервного бедного быта этих мест, но поразительным образом на третий день стал сентиментально умиляться этой обшарпанной России, радовался маленьким городам и реставрированным храмам, периодически пытался затащить Волчека на какую-нибудь колокольню и давеча вечером подумал даже: ай-ай, хорошо ли это для мальчика Лиса, который вот-вот свалит в благословенный Израиль от этой затхлой молочной тишины, хорошо ли в последние два месяца так вот кататься по Рассее, а ну как не отпустит? Глупость это была, и отогнал ее, как глупость, но как мысль – запомнил, записал в тетрадку: рассказать Яэль.

…все время хочется дышать пореже, хотя знаешь ведь уже точно, что нет в этом воздухе ничего вредного давным-давно, что все десять раз захоронили-перезахоронили, а с другой стороны, то и дело думаешь, ведь и при Путине говорили: захоронили-перезахоронили все, ничего вредного в этом воздухе нет, ядерные отходы давно ушли в землю, и на их месте уже растут виноградные лозы, – а теперь вот мы с Лисом приехали сюда шестьдесят лет спустя, потому что такое родится порой в этом безвредном месте, что хорошо бы Барнума сюда, не нас. Гели в ужасе и все повторяет в комм: ради бога, Волчек, не пей там сырой воды, сырой воды не пей! Лис вчера говорит: зато экономически это было необходимо, на эти же деньги, полученные за захоронение и все такое, эти вот самые места отстраивались, тут была знаешь какая нищета? Не могу объяснить ему, что́ в этой логике не так, потому что сам себе не могу объяснить. Мне кажется, что лучше нищета, чем песьеглавцы. Впрочем, это, может, потому мне кажется, что я не песьеглавец. И не нищий.