Одержимый женщинами

За утрированно старомодными очками эдакой библиотечной крысы на меня глядели ярко-зеленые глаза. Официально ей было двадцать пять, для немногочисленных близких друзей – двадцать восемь по четным или двадцать девять по нечетным. Она была так же хороша, как на экране, хотя улыбалась реже. Она шутила с невозмутимым видом в основном над собой. Она сохранила налет просторечия и частила почище пулемета.

За ней пришли звать на съемки только в конце дня. Я проводила ее до павильона. Посмотрела, как она играет сцену, в которой, если увидите фильм, в пустой раздевалке она получает пару пощечин от тренера, Агнессы Мурхэд. Шу-шу сама просила Мурхэд бить ее в полную силу. Со второго дубля все было отснято, но она сказала по-английски:

– Скажите этому сукиному сыну сценаристу, чтобы задержался на Бикини. Если он попадется на глаза Шу-Шу, когда она в очках, ему живым не уйти.

Вечером она положила меня в своей гостиной в Отеле де Пари. Она еще долго говорила со мной ночью в черном махровом халате, лицо чистое – без косметики, без очков. В свете лампы волосы отливали золотом. Когда я заснула, мы плавали в районе Мозамбика.

Следующий день было воскресенье. Я пошла с ней на теннисный корт, где она каждый день тренировалась до или после съемок. Я видела, как она внимательно и серьезно слушала советы чемпиона Америки, похоже, индейца. Потом пришел целоваться огромный француз, выигравший месяц назад Уимблдонский турнир. Именно он сказал мне, пока с нее сходило семь потов, – она играла с настоящей теннисисткой, что не нужно доверять ее словам, будто ей наплевать на свою профессию. Я сама могла заметить, что не держа никогда в руках ракетки, за несколько месяцев она достигла приличного уровня, играя у сетки. Она, как хорек, кидалась за мячом, отражала удары слева с методичностью метронома и смело встречала удары с лету. Для финальной сцены триумфа, где ее героиня играет уже с поврежденным локтем, ей не нужна была дублерша-платиновая блондинка: она сама была левшой от природы.

Конечно, нельзя утверждать, что ты узнал человека за два дня, особенно если ты как бы подслушиваешь его с помощью диктофона, но, перенося слова актрисы на бумагу, мне часто хотелось что-то подправить или вычеркнуть. Повторяю, я не пользовалась этим ни в одном свидетельском показании. Я только надеюсь, что в ее рассказе сильнее, чем в других, постоянное подшучивание над собой в конце концов выявит больше, чем останется недосказанным.

Шу-Шу проводила меня на Косу двух Америк, откуда я и приехала. Она доверила мне письмо Кристофу. Не могу сказать, что сдержало меня, и я не распечатала конверт во время полета, – ощущение, что я предаю то ли их, то ли саму себя. Несмотря на грохот моторов, у меня в ушах звучит фраза, с которой она вручила мне его:

– Я ведь недоучка, и он все время надо мной смеялся.

Кристоф прочел письмо, положил в карман рубашки и долго оставался в задумчивости. Потом сделал глубокий выдох и сказал:

– Вот черт, как хочется выпить.

У нас уже сложились свои привычки. Я звала нашего слугу-мордоворота, и он приносил водку, хранившуюся в его шкафчике. Эта бутылка, купленная мною в городе, с каждым разом стоила все дороже, но Кристоф имел право выпить одну стопку бесплатно.

Макет «Пандоры» был закончен, теперь на столе, прикрепленном к стене, поднимался другой, его автор хотел точно воспроизвести бамбуковый плот, на котором он плавал в Тихом океане. В тот день я спросила его:

– А что ты будешь строить потом?

– Если будет время, возможно, сампан[35], на котором я жил с Шери-Чен. Или же могу сделать одну штуку, но в ней нет ничего высоко художественного, к тому же она может навести на мысль о том, как я сбежал отсюда в первый раз.

– И мне не скажешь?

– Совсем не хочу, чтобы тебя осудили за пособничество в чем бы то ни было.

– Ты же знаешь, я умею хранить тайны.

– Если их не знать, то хранить их совсем легко.

Так и не признался. Как впрочем, и не раскрыл план нового побега. Чтобы доставить мне удовольствие и ради удовольствия любить меня два часа в неделю, он согласился ждать до вынесения приговора, но не больше.

– Даже если мне скостят срок до трех лет, я все равно убегу.

Его поцелуи имели вкус водки и приключений.

По каким-то техническим, не помню уже, каким именно, причинам суд отложили на десять дней.

Главный судья Поммери сообщил мне эту хорошую новость по телефону перед тем, как перейти к плохой: он прочел «истории из жизни», которые я ему передала, даже очень веселился, читая некоторые пассажи. Например, про Шу-Шу и Иоко. Но в моих же собственных интересах, как и в интересах моих корреспонденток, лучше не предавать их огласке.

– Разве что, – сказал он мне, – ваш феноменальный клиент заверит каждую страницу и письменно потребует от меня присовокупить их к делу. Для него это мало что изменит, а по меньшей мере четырех женщин, давших показания, могут привлечь за лжесвидетельство, не предрешая ничего в отношении Дженифер Маккина, ее случаем в первую очередь займется американское правосудие.