Он проснется через двести лет (нет начала)

Александр Горбовский ОН ПРОСНЕТСЯ ЧЕРЕЗ ДВЕСТИ ЛЕТ

нет начала — 2-х страниц (24–25) в журнале

самым печальным образом на очередном словаре языка огнеземельцев по эмбриологии, которого, если верить заведующей редакцией Веташевской, ждали все народы от Огненной Земли до Таймыра.

Но чем хуже приходилось Андрею на службе, тем чаще мечтал он перенестись в сияющую эпоху фотонных ракет и марсианских пейзажей. Так зародился проект подземной камеры, где система холодильных установок будет автоматически поддерживать постоянно низкую температуру. По мере того, как одни агрегаты станут приходить в негодность, другие будут автоматически подключаться. Трудней всего было решить систему их питания. Даже самого мощного набора аккумуляторов могло не хватить на такой срок. Но когда, наконец, теоретическая часть была решена, в учреждении над Андреем собрались такие тучи, что нечего было и думать заняться этим практически. Веташевская предала Андрея служебной анафеме. Она не станет держать негодных работников! Негодным работником был он — Андрей. Дружба между народами, которая зиждилась на издании словаря по эмбриологии, оказалась под угрозой. В высшие сферы была отправлена мрачная реляция. Наконец, Андрея вызвали в кадры. После этого он работал, как вол, два месяца и сделал то, что полагалось сделать за год. Словарь огнеземельского языка по эмбриологии был доведен до буквы «В». Тогда он отложил карточки и занялся своими делами.

Эту поляну в лесу Андрей выбрал потому, что она казалась ему достаточно удаленной, чтобы гарантировать двухсотлетнюю неприкосновенность. Мешки с цементом пришлось доставлять на грузовике. Когда Андрей велел выгрузить их на опушке леса, шофер опешил. Он растерянно смотрел на Андрея, но потом, решив, что перед ним «ненормальный», сразу успокоился и полез в кузов. Правда, сомнения его полностью улеглись только тогда, когда Андрей расплатился с ним. Погромыхивая на кочках, грузовик укатил, и Андрей остался один на куче мешков.

Он работал в лесу все лето. Здесь он провел отпуск и еще месяц, который взял за свой счет. И вот только сейчас, в конце осени, все, наконец, было готово.

Когда люк наверху закрылся, Андрей зажег свет. Это была овальная камера с неровностями и асимметричностью, которые, очевидно, неизбежны, когда за такое явно берется неспециалист.

Последний раз Андрей опробовал системы. Все работало безотказно. Андрей включал еще раз. А потом еще. Он догадался что намеренно оттягивает время. Тогда, чтобы не было пути назад, Андрей быстро проглотил таблетки снотворного и лег на специальный помост в центре кабины. Свет погас. Когда через 20 минут он будет уже глубоко спать, включатся холодильные установки. Андрей закрыл глаза. Ему казалось, он слышит, как наверху ветер гонит по поляне сухие листья.

Он успел проститься со всеми. Это хорошо. Даже с Леной. У Андрея сжалось сердце, но он тут же заставил себя думать о другом.

Конечно, эти последние дни Андрей мог бы и не бывать на работе, но он все-таки приходил и делал все, что было ему положено. Сегодня была суббота, последний день, когда он пришёл в издательство. Для других этот день ничем не отличался ни от предыдущих, ни от последующих. Все встретятся в понедельник в этих же стенах. Только Андрей знал, что для него понедельника не будет. И от этой тайны, которой нельзя было поделиться с другими, было сладко и мучительно.

«Волоокий», «волокнистый», «волонтёр», — Андрей пытался перебирать карточки со словами, но сегодня работа не клеилась. Он посмотрел в окно, потом на машинистку Веру, которая, как всегда по субботам, предавалась тому, что с утра созерцала себя в маленькое зеркальце. Потом Андрей осмотрел пять знакомых голов, которые истово склонились над пятью столами, заваленными карточками, словарями, гранками, и принялся мысленно сочинять прощальную речь.

— Дорогие мои друзья и не только друзья, — так начал бы он, — я покидаю вас, и мы никогда больше не встретимся. Я отправляюсь в будущее, чтобы быть там делегатом от нашей эпохи. Я расскажу людям будущего о нашем времени, о всех вас.

Вполне возможно, Андрей придумал бы еще что-нибудь, если бы его не вывел из творческого состояния голос Веры:

— Андрей, к телефону!

Он взял трубку.

Это был составитель словаря, вредный старикашка, который не мог найти более удобного времени, чтобы позвонить.

— Это очень важно, — въедливо бубнил он. — Слово «мутноглазый». В словаре оно у нас есть, но нужно дать образования: «мутноглазенький» и превосходную степень — «наимутноглазенький». Знаете, с префиксом «пых-пых-ха-ха-ха». Это важно с точки зрения академичности работы…