Парадокс Вигнера

— А может быть это вечер, — ухмыльнулся Куликов, обретая осмысленный взгляд.

— Нет, профессор, сейчас утро! — весело ответил Илья Кузьмич, — если бы это был вечер, то мы обрели бы своё Сознание в палате интенсивной терапии, как впавшие в кому по неизвестной причине. Или в морге, что само по себе не очень-то приятно….

— Почему? — удивился Куликов, поднимаясь с кровати.

— Потому что Юлия обязательно пришла бы сюда утром и обнаружила нас в бессознательном состоянии! Она могла бы посчитать нас мёртвыми и полицию вызвать, а уж главного врача в обязательном порядке, а это ещё хуже полиции….

— Логично, доктор, — согласился Куликов, глядя на Седельникова, лежащего на полу, — а чего это он на полу лежит?

— А где ему лежать? Единственную кровать палаты заняли мы с тобой, — иронизировал Протасов, — кстати, я встречался с ним в будущем времени. Там он — куратор программы сохранения разума Вселенной и телепортировался ко мне на планету Двойного Солнца.

— И на Паладис тоже! — подхватил Куликов, — значит, он всё это время был с нами в будущем времени. Но почему его тело осталось в больнице? Он появлялся на Паладисе весь, я хотел сказать в своём теле …и в Сознании! Да и очнуться ему пора уже….

— А на Планете Двойного Солнца я встречался с его копией-силаном, которому «подселяют» Сознание куратора, — информировал Протасов, — поэтому, его тело должно было оставаться здесь.

— Но в любом случае он должен сейчас очнуться! — утверждал профессор.

— Давай быстро положим его на место, — предложил Протасов, — после будем думать, почему?

Протасов с Куликовым подняли Седельникова на руки и уложили на кровать. Только теперь Илья Кузьмич почувствовал недоброе — тело Седельникова обрело трупное окоченение, что говорило о наступлении его смерти, как минимум двумя часами ранее. Протасов не говоря ни слова, быстро подключил к нему систему жизнеобеспечения, но на мониторе появились ноли и сигналы, характеризующие смерть пациента. Куликов с тревогой наблюдал за действиями доктора, нервно суетился вокруг него и заглядывал Илье Кузьмичу в глаза.

— Ну что? — спрашивал профессор, — неужели умер?

— К сожалению, — мрачно ответил Протасов, опуская руки, стоя у кровати, — началось трупное окоченение, а это значит — он мёртв, как минимум два часа, а может и больше!

— Зачем Вы так? Неужели нельзя спасти его, доктор? — в расстроенных чувствах спрашивал профессор, заглядывая ему в глаза, — ну, уколоть в сердце адреналин или …что ещё вы делаете в подобных случаях? Я не знаю, может быть электрошокером, то есть этим, как его, …дефибриллятором импульс дать ему….

— Успокойтесь, профессор! — грубо ответил Протасов, — всё это уже поздно! Я же сказал — началось трупное окоченение, а это значит, свернулись белки. Теперь остаётся молить Бога, чтобы его душа попала в рай! …Хотя, стоп! Он что-то говорил мне на планете Двойного Солнца о том, что он готов отдать все радости цивилизации и вернуться в XVI век к любимой княжне Мирославе…. Но я не придал этому серьёзного значения!

— Что-то подобное он намекал и мне на Паладисе! — вспомнил Куликов, — получается, он раньше нас вернулся из будущего, чтобы убить себя!

— Но зачем, профессор? — искренне удивился Илья Кузьмич.

— Чтобы мы уже не смогли реанимировать, — скороговоркой отвечал Куликов, — вернуть ему Сознание, как это делали раньше! Выходит, он пожелал добровольно уйти навсегда! Вспомните, он влюбился в княжну своим Сознанием, которое «подселилось» втело Кондратия, сына атаманского. Поэтому Седельниковым появляться в XVI веке ему нельзя, княжна ведь любит образ Кондратия….

Протасов только сейчас обратил внимание на открытый ноутбук, стоящий на тумбочке. Он поводил пальцем по сенсорной мышке и тот включился из режима энергосбережения, на экране появился текст-обращение. Куликов быстро понял намерения доктора и присоединился к чтению: