Письмо моим детям и детям грядущего мира

Итак, пролетариев стран-колонизаторов пригласили на пир дураков, где они же и оказались дураками: их позвали на мировое застолье всеобщего потребления (в США к тому времени уже успешно экспериментировали с этой новой формой рабства). Эксплуатируемый народ привыкал каждый раз переодеваться в одежду потребителя, сняв синюю рабочую робу или белый воротничок.

Им понадобилось некоторое время, чтобы понять, что переходя от одного завода, подчинённого производственным обязательствам, к другому заводу, где привлекательность потребительских товаров побуждала их тратить зарплату, они подвергались двойной эксплуатации.

В действительности капиталисты выигрывали на обоих полях: с одной стороны, их доходы меньше страдали от забастовок и непрекращающихся протестов рабочих; с другой – доступ большего количества населения к товарам потребления, прежде предназначенным исключительно для буржуазии, обезоруживал пролетариат, тайно вынуждая его работать больше, дабы ещё больше потреблять. Его новое положение – которое давало ему иллюзию принадлежности к буржуазии – постепенно лишило его классового сознания и заставило позабыть самое имя своё, «пролетариат».

Меж тем, класс определяется через бытие, а не через обладание. Буржуазия в этом смысле – класс-полукровка, единственный, который стремится свести свое бытие к обладанию. Для аристократии бытие ограничивается правом рождения, смехотворной основой презренной тирании. Бытие пролетариата – это «долженствование бытия»; собираясь уничтожить все классы, начиная со своего собственного, он отождествляет себя с движением «бытия», упраздняющим превосходство «обладания».

Потребительство приравняло все ценности к рыночной цене

Переход от повышения производительности к потребительству вызвал настоящее землетрясение в мире, где правили до тех пор ограничения, полномочия, иерархия и преклонение перед религиозными и идеологическими ценностями.

Власть руководителей была неотделима от необходимости навязывания норм производства. Медленно, но верно она отмежевалась в сторону демократии супермаркетов, где личный выбор осуществлялся безгранично, с одним лишь исключением: «свободно» выбранные покупки необходимо было оплачивать.

Побуждение к получению удовольствия было особенно выгодным для продажи. Методики рекламной коммуникации настойчиво подчёркивали жизненную необходимость огромного количества вредных, посредственных или ненужных товаров. Бесконечная назойливость добралась до подсознания, звеня там чем-то вроде нескладного вальса с гаммами ложных потребностей и искусственных желаний, которые пытались заглушить мелодию истинной жизни, мало чувствительной к избитым напевам фанфарной лжи.

Однако иллюзия свободного личного выбора окрасила в заманчивые цвета эту идеологию удовольствия под названием гедонизм. Потребительство выбросило за борт старые нравственные и религиозные сомнения, придавившие тяжестью греха и вины сладострастные влечения. Авторитет жертвенности, этой древней добродетели, которой учили нас веками, оказался основательно подорван.

Новая экономическая волна также способствовала – хотя и непроизвольно – критике труда, ставшего для буржуазии настоящим предметом культа. Трудовой идеал и прославление его духовности порядком им опостылели, когда выяснилось, что труд, в общем-то, позволял покупать счастье в рассрочку.

Потребительство изменило первичные модели поведения. Всё, вплоть до эмансипации женщин и детей, заботы о животных и бережного отношения к природе, поощрялось лишь ради того, чтобы разработать новый спектр товаров и увеличить цифры продаж, привлекая внимание потребителей к благосостоянию младенцев, девушек и собак.

Революция повседневной жизни

Только после французского восстания мая 1968 года удалось понять, что потребительство, обещание состоятельного общества и последовавшее разочарование создали весьма благоприятные условия для настоящей революции повседневной жизни.

Когда новое экономическое течение нанесло удар по вековым традициям, молодые поколения того времени взялись за ликвидацию всех ценностей, унаследованных от устаревшего общества, а затем приспособленных к современным буржуазным условиям: патриархального строя, иерархии, Церкви, армии, труда, жертвенности, авторитета мужчины и отца в семье, пренебрежения к женщине, к ребёнку, к природе. Ничто не ускользнуло от их ядовитой критики. Цензуру подняли на смех. Так исчезли мнимое преступление богохульства, принцип оскорбления величия, нравственный порядок, подобающее уважение к высокопоставленным духовным и светским лицам.

Увы, всё, что не пустило корни в повседневной жизни и в стремлении к освобождению, тотчас же увязло и утонуло в болоте обыденного разложения. Конечно же, мода на потребляемые свободы не имела своей целью освобождение мужчин и женщин. Она лишь вторила лейтмотиву, день-деньской звучащему повсюду: «Потребляйте! Неважно, что, только потребляйте!»