Письмо моим детям и детям грядущего мира

Обменная ценность товара была с экономической точки зрения важнее ценности его применения – его пользы – и его качества, и потому рыночная логика стремилась уравнять и превратить во взаимозаменяемые те изделия и идеи, которые прошлое отвергло или окружило ореолом престижа.

Настоящая чистка выпотрошит религиозные и идеологические ценности, каковые прежде считались непреложными, но также и общечеловеческие ценности – самобытность, единомыслие, свободу тела и духа – из поколения в поколение противодействующие угнетению и господству лжи.

Многие поняли тогда, что лучше вкладывать свою жизненную силу в построение настоящей жизни, вместо того чтобы тратить её на идеологические и религиозные распри, кровью и грязью очерняющие ничтожные и пафосные победы.

Мысль об истинно прожитой жизни начала прокладывать себе дорогу. Это лишь первые шаги, но какими бы неуверенными они ни казались, нет сомнений, что эта мысль сможет воплотиться в превосходстве всего живого.

Финансовый капитализм, или Помойные деньги

И всё же наметилось отступление от верного пути – недолговечное, но, как и любое отступление, опасное. Новый виток эволюции капитала в очередной раз опутал тоталитарной сетью волю к жизни, залогом которой стало Оккупационное движение мая 1968 года, поддержавшее становление человеческого общества и разрушение рыночной цивилизации.

Почему же почти пятьдесят лет спустя эта сила жизни, разбуженная в 1968 году, вынуждена уйти в подполье и оттуда продолжать борьбу, по крайней мере до тех пор, пока груз отчаяния не сломит её, превратив её в рефлекс смерти, в стремление к самоуничтожению? Потому что на смену потребительскому капитализму пришёл финансовый капитализм, прекративший вложения в предприятия, отказавшийся от активных действий и получающий основные доходы от Биржи и от управления финансовыми рисками.

Циклон финансовых расчётов сравнял с землёй все ценности прошлого, как человеческие, так и бесчеловечные. Ни одно верование, ни одна идея, ни одна модель поведения не уцелела под напором денежного потока. Всё исчезает, сменяясь непонятно чем ради единственной абсолютной величины: денег. Безумных денег, денег, существующих только ради денег и разоряющих планету в исступлённой погоне за краткосрочной выгодой.

Абсурдная диктатура биржевой игры учредила господство меркантилизма «последних дней», апокалиптического меркантилизма, который, затеяв гонку в никуда, будоражит тело и туманит рассудок.

Зловещий голос продолжает звучать на манер хитроумных библейских пророков, удерживая внимание толпы, обезумевшей в предчувствии конца света. Он провозглашает: «Наслаждайтесь тем, что дано вам сегодня, потому что завтра будет хуже!» Он проповедует фатализм, он распространяет страх и покорность судьбе, из коих остатки государственной и демагогической власти спешат извлечь материальную и духовную выгоду. Сведения, которые дистиллируют средства массовой информации, прислуживающие международной мафии, систематически оболванивают толпу и заставляют её пресмыкаться и плясать с безропотной горечью.

Культура: за и против

Некогда ведущую роль играла идейная система под названием культура, влияние которой отражали светские традиции и ритуалы. Культура распоряжалась обычаями. По негласной договорённости она была высшим критерием цивилизации, с гордостью демонстрирующей свои религиозные и нравственные предрассудки, мирные или воинственные настроения, знания, искусство, науку, архитектурные сооружения, библиотеки, музеи.

Каждому школьнику полагалось быть просвещённым, в отличие от невежественного сброда, то есть работников физического труда, коих интеллектуалы должны были подчинить себе, утверждая их в низкой зависимой роли или же ведя их за руку к «поющему завтра»[2].

Передавая достижения культуры колонизованным народам, отнесённым к категории примитивных, промышленная прогрессивная позиция признавала за ними право на некий способ существования, словно по милости Божьей выходящий за рамки их положения упряжных животных. В пантеоне всемирного империализма буржуазия каким-то образом объединила догонскую или эскимосскую культуры с пролетарской. Тем самым она жаловала эксплуатируемому классу достоинство, которое она же затем и отнимала, отбрасывая его на низший уровень выживания.

Культура была боевым средством. Она завоевала всеобщее признание, обороняясь от натисков то шайки нацистских интеллектуалов, превозносящих грубую силу, то маоистских эрудитов, воспевающих изнурительный физический труд и принуждающих к нему поголовно всех студентов.

И снова её приходится защищать, с тех пор как на рынке, где бродят жалкие дипломированные рабы, Шекспир и Данте не стоят и ломаного гроша по сравнению с информационными технологиями, позволяющими продавать и продаваться.

Однако рано или поздно придётся обратить внимание на неоднозначность культуры, можно даже сказать, на её самозванство, поскольку она, по сути, не что иное, как способ незаконного присвоения знаний.