- Немедленно зайдите в диспетчерскую!
- Кому зайти в диспетчерскую? - спросил Павел.
- Командиру корабля.
- Вас понял.
Все трое - Аветисян, Пьянков и Брок - переглянулись. Они поняли, почему командира вызывают в диспетчерскую. Они не могли не понять этого. Богачев посадил машину, не выполнив "коробочки". Это нарушение правил. Это очень серьезное нарушение правил. Именно за это вызывали командира корабля к диспетчеру. Не за что было вызывать командира корабля, кроме как за это.
Струмилин оделся и пошел к диспетчеру. Аветисян спросил Павла, который лихорадочно застегивал молнию на куртке и никак не мог ее застегнуть.
- Ты действительно не догадываешься, зачем вызвали командира?
- Конечно, нет, а что?
- А куда ты собираешься сейчас?
Богачев засмеялся и ответил:
- За счастьем.
Он обернулся и увидел три пары глаз. Он никогда не видел Аветисяна, Пьянкова и Брока такими. Лица у них были жестки, а в глазах у каждого было одинаковое выражение. Даже не определишь точно, какое выражение было у них в глазах. Тогда Павлу стало не по себе, и он спросил:
- А что такое, товарищи?
- Ты же посадил машину без "коробочки".
- Так аэродром же пустой. И на подходе никого нет.
- Ну вот это-то никого и не интересует. А старика сейчас вызвали для скандала, понял? - сказал Пьянков. - А теперь можешь бежать за счастьем.
Богачев пулей выскочил из самолета и бросился следом за Струмилиным. Когда он вбежал в диспетчерскую, Струмилин стоял у стола без шапки, а молоденький парень, еще моложе Пашки, говорил:
- А мне не важно! Закон для всех один, ясно? Кто вам разрешал нарушать его, а?
Богачев шагнул к столу и сказал:
- Во-первых, не ругайте нас, пожалуйста, а во-вторых, машину сажал я.
- Что?! Так почему же...
Богачев снова перебил его:
- Не ругайте командира, прошу вас! Я посадил так, ослушавшись его приказа, ясно вам?
- Я потребую отстранения вас от полетов!
- Требуйте!
- Вы свободны!
Богачев вышел первым. Струмилин улыбнулся, надел шапку и спросил:
- А я?
- Вы тоже, - ответил диспетчер, не поднимая головы от стола.
Струмилин вышел из диспетчерской и крикнул:
- Паша!
Но Богачев не отозвался.
Он несся в радиоцентр, спотыкаясь, падая и снова поднимаясь. Он прибежал туда и спросил:
- Радиограмма Богачеву есть?
- Есть, - ответил радист и протянул ему запечатанный бланк.
Богачев разорвал запечатанный бланк и стал читать текст, наклеенный криво.
"Мне тоже хочется праздновать ваши двадцать пять лет в "Украине". Счастья вам и хороших полетов. Женя".
Богачев нашел Струмилина, Аветисяна, Брока и Пьянкова в гостинице. Они сидели и, смеясь, говорили о чем-то. Когда он вошел, все замолчали.
- Павел Иванович, - сказал Богачев с порога, - мне надо сегодня же вылететь в Москву.
- Общее помешательство? - спросил Струмилин. - Или только частичное?
- Общее, - ответил Павел.
Все засмеялись, и Богачев не увидел в глазах товарищей того, что он видел двадцать минут тому назад. Он увидел в их глазах самого себя. А это очень хорошо - видеть самого себя в глазах людей, с которыми говоришь. Это значит - на тебя смотрят чистыми глазами. А чистыми глазами смотрят только на друзей. На самых настоящих друзей, Павел знал это абсолютно точно.
У начальника высокоширотной арктической экспедиции Годенко собралось совещание.
Начальника экспедиции называли "некоронованным королем Арктики". Его называли так по справедливости: огромные просторы океана и суши - от Архангельска через точку Северного полюса к бухте Провидения - такой огромный треугольник "принадлежал" Годенко, ученому и путешественнику.
Все ледоколы и самолеты, зимовки и фактории, аэродромы и поселки, экспедиции, высаженные на лед, - все это подчинялось ему, Годенко, потому что он руководил научными изысканиями, которые впоследствии, после скрупулезной обработки в Арктическом институте, станут достоянием мировой науки и помогут разгадать еще один секрет в мудреном устройстве нашего беспокойного "шарика".
Такая всесторонняя экспедиция была организована в Арктике впервые, и поэтому на Диксоне собралось особенно много народу. Здесь были и ученые, и инженеры, и опытнейшие летчики страны, и писатели, и корреспонденты газет и радио, и кинооператоры, и даже два артиста из ВГКО с номером "Жанровые песни, сцены из опер и оперетт". Все приехавшие на Диксон из Москвы и Ленинграда ждали совещания у Годенко, которое должно было решить точную дату общего выхода на лед. Все транспортные подготовительные работы были закончены, летчики полярной авиации сделали много рейсов над тундрой, а теперь предстоял самый ответственный период работы на льду.
О том, как много мужества надо иметь, чтобы работать над океаном, садиться на дрейфующий лед, спать в палатках, когда крошатся льды, и делать при этом свою работу, сейчас мало пишут в газетах. Считается, что все написано: были папанинцы, была Антарктида - и хватит. Страшный и равнодушный оборот: "Это уже освещено в печати", - проник и в Арктику. Мужество нельзя "освещать". Мужество не может быть "уже освещено". Это непреходящая ценность.