Рассказы

   -- С вами ничего больше делать не остается, хоть в омут полезай... От начальства выговоры и от вас грубость... Нет, на это терпения не хватит... Справляйся, справляйся проворней!

   -- Ступай, что же ты сидишь как стукан? -- сказала на отца мать. -- Иль думаешь, для тебя зря слова терять будут!

   Я думал, отец рассердится и зыкнет на мать; но вышло совсем по-другому. Он даже не кинул на нее сердитого взгляда, а, опустив голову и съежившись, он встал с места, нагнулся под коник, достал сапоги и начал обуваться. Обувшись, он застегнул ворот рубахи и, обратившись к старосте, проговорил:

   -- Ну, ступай, сейчас и я приду.

   -- К Рубцову двору выходи, да поскорей, -- сердито сказал староста и, нахлобучив на глаза картуз и не сказав даже "прощайте", толкнул левой рукой в дверь и, нагибаясь под косяк, вышел из избы.

VI

   По уходе старосты в нашей избе наступила тишина. Бабушка села у судинки, подперла щеку рукой и пригорюнилась. Мать продолжала шить, изредка поглядывая, как справляется отец; в ее глазах светилось не то торжество, не то злорадство. Отец же ни на кого не обращал внимания. Обувшись, он подошел к окну, нашел на полке гребешок, расчесал им волосы; потом подошел опять к конику, надел свою поддевку, картуз и, ни на кого не глядя, ни слова не говоря, вышел из избы.

   -- Поди, поди, послушай, как тебя отчитывать будут, а може, еще просиборят, -- сказала ему вслед матушка.

   -- А ты и рада этому! Ах, дура! -- с упреком проговорила бабушка.

   -- Не рада. Чему тут радоваться! Только что же нам теперь остается делать? Камень на шею да в воду? Ведь, правда, у нас последних животов отберут, тогда куда нам деваться? Вон вчуже понимают, что это нехорошо; я только дяде Тимофею-то заикнулась, а он уж догадался, что сделать надо.

   -- Так это ты привела старосту-то?.. Эх, Мавра, неужели в тебе жалости нету! -- с упреком сказала бабушка, и голос ее задрожал. -- Я думала, он сам пришел... -- Бабушка вдруг умолкла. Мать хотела что-то сказать, но, взглянув на бабушку, прикусила язык. Я тоже поглядел на бабушку и не узнал ее. Господи, как она сразу переменилась! Как быстро сморщилось и постарело ее лицо и как потускнели ее глаза! Мне сделалось ее страшно жалко. Я хотел было броситься к ней и приласкаться, но в это время на улице раздался зычный звон чугунной доски, сзывающий мужиков на сходку. Потом мимо наших окон эти мужики один за одним потянулись вдоль улицы. Я помыкнулся было тоже бежать на улицу, но бабушка меня остановила.

   -- Постой, куда пойдешь-то? Посиди дома, -- окрикнула меня она.

   -- Я на улицу.

   -- Нечего тебе там делать, посиди дома, -- настойчиво повторила бабушка, и у меня не хватило духу воспротивиться ей.

   Я воротился на свое место, и мне сделалось очень скучно. Мать отворила окно и высунула в него голову. На улице слышались мужицкие крики. Мать захлопнула окно и опять взялась за шитье. Бабушка вдруг поднялась с места и нетвердою поступью вышла из избы.

   Вернулась она так через полчаса. Вошла она в избу белая, как мука, только вокруг глаз ее покраснело, и сами глаза блестели необыкновенно. Мать кинула на нее вопросительный взгляд. Бабушка глухим голосом проговорила:

   -- Повели в контору.

   Потом она села на лавку у судинки, закрыла лицо руками, склонилась всем корпусом и всхлипнула; у матери тоже показались слезы на лице, и она вдруг бросила шить и выбежала из избы.

VII

   Отец пришел домой вечером. Он был в картузе, сапогах, но без поддевки. Поддевку отец заложил в кабаке и напился пьяный. Он старался казаться веселым: вошел в избу шумно, высоко подняв голову, проворно сбросил картуз с головы и бойко тряхнул волосами. Мать, глядя на него, насмешливо спросила:

   -- Что, с легким паром, что ль?

   Отец поглядел на нее и задорно сказал:

   -- С легким паром.

   -- Деревенская баня-то лучше московской?

   -- Лучше.

   -- Так, дай бог, чтоб тебя почаще в нее водили.

   -- Что ж, тебе это желательно?

   -- Да как же не желательно-то, рада-радешенька была б.

   -- Ах ты, ты такая-проетакая! -- вдруг зыкнул отец, и выражение лица его сразу стало жесткое и свирепое. -- Вот тебе, что любо, стерва этакая! -- И он подскочил к матери, схватил ее за косы и изо всей мочи дернул к себе. Мать взвизгнула, я заплакал во все горло, бросился к отцу, вцепился ему в руку и заблажил:

   -- Тятька, что ты делаешь, тятька!

   -- Сокрушу! -- резанул отец и опрокинул мать на пол.

   На наш вой прибежала в избу бабушка. Она подскочила к отцу, схватила его за руку и, задыхаясь, прокричала:

   -- Что же это ты делаешь-то, непутевая голова! Брось, отстань, мерзавец ты этакий!