Руны судьбы

Люди за столом не смели и пикнуть, сидели тише мыши, только Санчес, перепивший местного вина, размеренно и медленно икал. Сакраментальное «Что-о?» в исполнении толстухи вовсе не было вопросом, это было что-то вроде «sic» или римского «dixi». Наконец тётка на секунду прервалась, чтоб сделать очередной вдох, и брат Себастьян попытался спасти положение.

– Но, госпожа Белладонна, – мягко начал он, – я вовсе не хотел вас обидеть. Я верю, что вы хорошо знаете своё дело, поэтому мы вас и пригласили. Я просто сказал, что этого не может быть…

– Ну да! Вы так и сказали, что этого не может быть и что я, должно быть, ошибаюсь. Я! Ошибаюсь? Что-о? Да я на своём веку повидала столько женщин, сколько вы не исповедали мужчин. Вы, небось, учёный, начитались этих, как их… книжек и теперь сидите и думаете, что знаете всё лучше всех. Так я вам скажу. Может это быть или не может, это меня не касается. Я безграмотная дура, не знаю ни одной буквы и даже молитву повторяю за священником, но я вам так скажу, а вы молчите. Что-о? Господь в этом мире всё устроил сообразно: мужчины гробят друг дружку, женщины рожают, так заведено, и не вам это менять, будь вы хоть трижды священник, хоть кардинал, хоть сам папа, господи, прости! Еретичка она или нет – это дело десятое; для меня она прежде всего измученная девочка, и ей нужен покой, а вы тащите её куда-то, сами не зная куда. И не надо пугать меня костром и пытками: я рожала пять раз, а это вам не соль принять, я умею терпеть. Я добрая католичка и за свою жизнь приняла столько новорожденных, что, надеюсь, господь простит мне мои прегрешения, а если и накажет, то чуть-чуть. Вы столько людей не сожгли, святой отец, сколько я их приняла. Что-о?

Брат Себастьян медленно встал и наклонил голову. Блеснула вспотевшая тонзура.

– Госпожа Белладонна, – сдержанно сказал он, – примите мою искреннюю благодарность за ваши э-э-э… рекомендации. Я вас больше не задерживаю.

На этом спор, как ни странно, закончился. Ни слова более не говоря, «госпожа Белладонна» сноровисто втиснулась в чёрную кофту, застегнулась на все пуговицы, набросила накидку, вздёрнула носик, швырнула напоследок всем презрительное «Пфе!» и вышла, хлопнув напоследок дверью так, что с гвоздя над косяком сорвались серп и молот. Сорвались и грохнулись на пол. Из щелей меж половицами взметнулась пыль.

Брат Себастьян по-прежнему стоял, упрятав руки в рукава рясы, потом выбрался из-за стола, сделал знак Томасу следовать за ним и удалился к себе в комнату. Выражение его лица было суровым и задумчивым.

– Не женщина, а ураган, – почтительно сказал Санчес, когда за ними закрылась дверь, налил Мануэлю вина и тоскливо поглядел на пустую бутылку. – Настоящий tornado! Уважаю. Помнится, лет шесть назад, когда мы брали штурмом ту деревню возле Лангедока…

– Ох. Засохни ты, Санчо, со своими бабами, – отмахнулся Родригес. – Не до тебя сейчас.

Усы его висели.

– Что случилось? – спросил наконец Мануэль.

– Ничего, – Родригес сплюнул. – Просто эта девка беременна.

– Девка?! – Мануэль покосился на дверь. – Ничего себе, девка! Ей же лет пятьдесят, она мне в матери годится!

– Да не она, дурак! – досадливо поморщился Родригес. – Другая девка. Та, которую мы сцапали в лесу. Она беременна.

– А… Ну и что?

И тут Родригес неожиданно замялся. Посмотрел на Санчеса, на Михеля, будто втайне надеялся, что кто-то скажет это за него, и наконец решился.

– Она девственница, – сказал он.

– Что-о?

– Что-что! – рявкнул, наливаясь кровью, Санчес. – Не умывался сегодня, что ли? Иди уши прочисти! «Что…» Девственница, вот что!

– В каком смысле девственница?

Санчес выпучил глаза.

– Ты что, совсем дурак? В том самом смысле, который там. Она demoiselle, мазита, virgo intacta, целка, будь она неладна! Понял?

– Voto a Dios![102] – в ошеломлении воскликнул Мануэль и широко перекрестился. – Sin Percardo concebida![103]

– Ори потише. – Санчес мрачно покосился на дверь, потряс бутылку и заглянул внутрь. – А, caspita! – выругался он. – Ещё и вино закончилось!..

– Да, дела, – вздохнул Родригес, пожевал обвисший ус и полез в кошелёк. – Ты прав, Санчо: на трезвую каску тут не разберёшься. Эй, Мигель! На, пойди к хозяину, закажи ещё вина. Э, да что это с тобой, hombre? Ты зелёный весь! Эй!..

Михелькин закатил глаза, обмяк и, прежде чем кто-то успел его подхватить, свалился с лавки и растянулся на полу.

Воцарилась тишина.

– Не боец, – с глубоким вздохом поставил диагноз Родригес.

* * *

Ланс Липкий посмотрел на свет щербатую пивную кружку, последний раз протёр её и со вздохом поставил на полку. Всё равно протереть их дочиста у него никогда не получалось. Наверное, мутным было само стекло. Он перебросил полотенце через плечо и огляделся.