Руны судьбы

Двери, окна, даже, кажется, каминная труба – всё разом распахнулось, явив легион пищащих крыс, зверей и мелких бесов. Они метались, прыгали, орали и гремели ожерельями костей, привязанными к поясам, бросались мокрым снегом, собственным дерьмом, углями из камина. Всё это смерчем пронеслось по маленькой корчме, закручивая столы и посетителей. Они срывали занавески и швыряли по полу солому, били стёкла и посуду, мочились в камин, пооткрывали все пивные краны, даже приволокли откуда-то подушку или две и порвали их пополам. На кухне визжали поварихи и посудомойки. Кабак наполнился криками, беготнёй и кружащимися перьями, ополоумевшие от страха люди не знали, куда деваться, кидались в окна и, наконец, сталкиваясь в дверях, бросились наружу и сгинули в темноте ночных проулков, преследуемые по пятам бесовским воинством. В корчме остался только Ланс. Закутанный в плащ человек исчез, и если б не чудовищный разгром, Ланс мог бы подумать, что всё это ему привиделось. Он посмотрел на обломки карандаша в ладони, осел на табурет и спрятал лицо в руках.

Погром в переулке Луны не остался горожанами незамеченным. Разговоров хватило на целую неделю. Свидетели охотно и много рассказывали о произошедшем всем желающим, а те ахали и ставили им пива. Через несколько дней всё в рассказах так перепуталось, а масштабы бедствия так раздулись, что все в Лиссе свято уверовали, будто в кабаке случился маленький апокалипсис.

А потом началось. Примерно две недели город лихорадило – то тут, то там, в корчмах и портовых тавернах, на постоялых дворах и в мануфактурных лавках, в весёлых домах и в конторах менял появлялся маленький, неряшливый, закутанный в старый плед человек, нетвёрдо стоявший на ногах, а вслед за этим в дом врывались полчища ужасных, неправдоподобных существ и учиняли форменное разрушение. И везде, на стене или где-то ещё, после них оставался – углём или мелом – рисунок лисы. Ни разу никого из них не удалось поймать. И нападала эта шайка не на всё подряд, а будто выбирала, следуя какой-то схеме. Частенько бывало так, что одно заведение подвергалось набегу, а другое такое же, рядом – нет. Особенно досталось «Синей Сойке» – там дебоширы пошумели так, что провалилась крыша и обрушилась стена. Реже всего трогали жидовкие трактиры, но когда кто-то попробовал вякнуть, что раз так, они и виноваты, а значит, бей пархатых, крикуна на следующий день нашли в канаве с разбитой мордой, без памяти и с изображением лисы на заднице.

А спустя примерно месяц или два всё это кончилось так же неожиданно, как началось.

Обеспокоенная, наконец зашевелилась церковь. Было начато несколько громких процессов. Кого-то сожгли. Кабак «Под Луной» как зачинщик и первая жертва безобразия, естественно, не остался без внимания. Приходили проверяющие из магистрата и священники. Георга Лансама забрали, чтобы допросить (секвестр имущества автоматически последовал). Кабатчик пропадал не меньше месяца, потерял почти все деньги на пожертвованиях, стал хромать от нескончаемых молитв, три года был вынужден носить позорящее sanbenito с шафранным крестом на груди и только чудом не лишился жизни и лицензии. Пришлось даже привлечь сторонний капитал, чтоб возродить былое дело и нанять прислугу и кухарок – старые наотрез отказались возвращаться. Но Ланс не жаловался, он понимал, что счастливо отделался: в ходе следствия было признано, что трактирщик был в этом деле пострадавшей стороной, но пострадал через свой слабый дух и недостаточную веру. Приговор был чрезвычайно мягок – еженедельное бичевание в течение трёх лет и епитимья из разряда confusibles[104], но и только. Многие тысячи повешенных, сожжённых, утопленных, закопанных живьём и сосланных на галеры еретиков могли лишь мечтать о такой участи.

Хоть самое страшное было позади, Ланс с содроганием вспоминал вопросы инквизитора, с виду равнодушные, на деле весьма дотошные и въедливые. Священник, проводивший допрос, был сер, чахоточен и постоянно кашлял. «У этого дьявола был хвост?» – спрашивал он. «У какого дьявола?» – простодушно переспрашивал в ответ Георг. «Запишите, – тотчас распоряжался тот: – Подозреваемый утверждает, что встречался с посланцами ада неоднократно». «Что вы! Что вы! – в ужасе кричал Ланс, холодея спиной. – Да никогда такого не было, клянусь святым крестом! Какой ад, какие посланцы?! Просто, видите ли, святой отец, я не уверен, что тот человек и вправду был дьяволом…»

Судья поднимал на него свои стылые рыбьи глаза, и равнодушный голос звучал опять:

«На чём основана такая неуверенность?»

Георг терялся.

«Ну, э-э… Мне просто не с чем сравнивать! Вы же понимаете, если я никогда до этого не видел дьявола живьём, как мне узнать, что это он?»

«Вы встречались раньше с травником по кличке Лис, Жуга, Фухсбельге, Фламме, Фламбо, Фламменхаар, Фойерверман, Фойербарб, Фойерцуг[105]… (далее следовал перечень ещё из двадцати или больше имён; их монотонное перечисление могло бы повергнуть Ланса в сон, не будь он так испуган). Вы встречались с ним?»

«Да, святой отец, встречался. Не один раз».

«Сколько же?»