— Глазамъ своимъ я, конечно, поврю, если они будутъ совсмъ открыты.
— Ждите, можетъ быть не долго вамъ ждать придется.
— Только этого и желаю.
Мы разстались.
Я сидлъ за спшной работой, когда мн принесли записку Блаватской, гд говорилось о томъ, что пріхали дв ея родственницы, желаютъ со мною поскоре познакомиться, и она проситъ меня пріхать немедля. Окончивъ работу, я похалъ. Елена Петровна была въ такомъ радостномъ, счастливомъ настроеніи духа, что на нее было пріятно и въ то же время грустно смотрть. Она совершенно преобразилась; отъ «madame» и «H. P. B.» ровно ничего не осталось, — теперь это была сердечная женщина, измученная долгими далекими странствованіями, всевозможными приключеніями; длами и непріятностями — и, посл многихъ лтъ, увидвшаяся съ близкими родными, окунувшаяся въ незабвенную и вчно милую атмосферу родины и семейныхъ воспоминаній.
Пока мы были съ ней вдвоемъ, она говорила мн только о своихъ дорогихъ гостяхъ, изъ которыхъ одну я назову г-жей X. (иксъ), а другую г-жей Y. (игрекъ). Особенно дружна была Елена Петровна со старшей изъ этихъ дамъ, г-жей X., двицей уже почти шестидесяти лтъ, возведенной ею въ званіе «почетнаго члена теософическаго общества» и бывшей тогда «президенткой N. N. втви».
— Вотъ вамъ самое лучшее, живое доказательство, — говорила Елена Петровна, — что въ дятельности теософическаго общества нтъ и не можетъ быть ровно ничего, могущаго смутить совсть христіанина! X.- самая рьяная и строгая христіанка, даже со всякими предразсудками, а она почетный членъ нашъ и президентка въ N. N.
— Да разв въ N. N. есть теософическое общество?
— Значитъ есть, вотъ такое же, какъ и здсь, въ зародыш, но оно разовьется[7].
Съ г-жею Y., пожилой вдовой, Елена Петровна, какъ я заключилъ изъ первыхъ же словъ и какъ потомъ убдился, была дружна гораздо меньше, относилась къ ней нсколько покровительственно, сверху внизъ. Она не удостоила ее «почетнымъ» дипломомъ, а лишь дипломомъ «дйствительнаго члена теософическаго общества». Но и ея прізду она была очень рада. Дамы привезли съ собой чернаго хлба, икры и т. д., и бдная «посланница махатмъ» совсмъ по-дтски умилялась всмъ этимъ.
Вошла г-жа Y. Ея «простота въ обхожденіи» сразу же поставила насъ на короткую ногу и тогда мн понравилась.
— Такъ значитъ и вы… того… теософъ… notre «fr`ere!» — смясь обратилась она ко мн и стала показывать пальцами т таинственные знаки, которымъ Могини обучалъ меня при моемъ «посвященіи».
Я, тоже смясь, хотлъ отвтить соотвтствующими знаками: но убдился, что путаю, что забылъ ихъ связь между собою и постепенность.
— Елена Петровна, что жъ теперь мн длать? я позабылъ вашъ m^ot de passe-подскажите! — обратился я къ Блаватской.
— И чего вы все сметесь!.. вотъ теперь вамъ и пара явилась, — весело отозвалась Елена Петровна. — А m^ot de passe, его я вамъ уступаю — это дйствительно вздоръ, придуманный для малыхъ ребятъ — индусовъ, которыхъ все это тшитъ… Коли забыли, такъ и вспоминать нечего, не сто#итъ.
Дверь въ комнату, гд прежде помщался Могини и куда я спасался отъ Маріи Стюартъ, скрипнула — и передо мной оказалась президентка N. N. теософическаго общества, почетный членъ всемірнаго братства, — г-жа X. Вся вншность этой престарлой, но весьма бодрой и подвижной особы, была настолько оригинальна, что не могла не обратить на себя моего вниманія.
Сначала г-жа X. смотрла букой; но затмъ разговорилась мало-по-малу и наконецъ пришла даже въ возбужденное состояніе. Дло въ томъ, что не задолго передъ тмъ она лишилась близкаго родственника, горячо, по ея словамъ, любимаго ею. Эта смерть представлялась ей величайшей несправедливостью, возмущала ее и доводила до негодованія. Хотя Блаватская и рекомендовала мн ее въ качеств убжденной христіанки; но, подъ вліяніемъ смерти родственника, ея вра пошатнулась и ничего примиряющаго и утшительнаго не могла подсказать ей.
Я сталъ говорить ей все, что только можно говорить въ подобныхъ обстоятельствахъ, и конечно, ничего особеннаго въ моихъ словахъ не было. Это же самое она могла услышать отъ всякаго, кто захотлъ бы искренно отнестись къ ея горю и стать на христіанскую точку зрнія. Какъ же я былъ удивленъ, когда она, выслушавъ меня, вдругъ схватила и стала крпко жать мн руку.
— Благодарю васъ, благодарю васъ! — какимъ-то особеннымъ голосомъ повторяла она. — Никто не могъ мн сказать ничего такого! Вы меня убдили, теперь я все понимаю. Я успокоилась. Благодарю васъ!
— Помилуйте, да вдь то, что я вамъ сказалъ, могъ бы вамъ сказать и каждый православный священникъ, къ которому бы вы обратились…
Но она стояла на своемъ и съ этой минуты, во все время нашихъ личныхъ свиданій, выказывала мн большую пріязнь и то и дло надляла меня чрезмрными комплиментами. Зачмъ я долженъ упомянуть объ этомъ — будетъ видно впослдствіи.