Тётя Клава вымыла его в ванной с польским шампунем без слез со смешным детским названием «Миракулюм».
Зинаида предупредила запоздало, что кур купать нельзя, они от этого дохнут.
Тётя Клава не спала всю ночь, то и дело поднимая с подушки голову, вглядываясь в угол, где комочком сгустившейся темноты дремал цыплёнок. Он сидел, уткнув голову в грудку, цепко обкогтив спинку стула. Это был насест.
Утром стало очевидно, что цыплёнок от купанья не сдох, а стал очень красивый. Его перья сверкали белизной, лапы были нежно-жёлтые, а красный гребень пламенел над оранжевым глазом, у которого было какое-то неблагодарное склочное выражение.
У петуха появились свои привычки, продиктованные, видимо, куриным инстинктом, потому что научить этому тётя Клава его никак не могла. В четыре часа утра он кукарекал, возвещая новый день. Кукарекал не браво, а ржавым скрипучим сигналом, но и этого было достаточно, чтобы тётя Клава просыпалась, а потом лежала в бессоннице, глядя, как на полу вытягивается тень от рамы.
Она боялась, как бы петух не побеспокоил соседей за стеной, и стала надевать ему на клюв резиночку от аптечного пузырька и снимала только во время еды.
Форточку тётя Клава не открывала, боялась, что цыплёнок улетит, как журавль, в небо либо выберется на балкон и там его поймает соседская кошка Люся. Люся свободно разгуливала по балкону, а иногда вставала на задние лапы и, уткнувшись мордой в балконную дверь, разглядывала мебель своими прекрасными грешными глазами.
По вечерам тётя Клава с петухом усаживались перед телевизором и смотрели все передачи подряд с таким вниманием, будто им надо было отзыв в газету писать.
Тётя Клава сидела в кресле, а петух лежал у неё на коленях и, вытянув шею, смотрел на экран. Наверное, его гипнотизировали движущиеся серо-белые пятна.
Больше всего они любили смотреть фигурное катание на первенство Европы. Иногда телевизионный оператор переводил свою камеру на зрителей, и тогда были видны болельщики: весёлые старики в значках, тщательно причёсанные старухи, изысканно-патлатые красавицы…
Как всегда, звонила Зинаида, выводила пасти свою тоску.
— А мой вчера знаешь когда домой явился? — зловеще спросила Зинаида.
— Пока маленький, ничего… — обеспокоенно ответила тётя Клава. — А вырастет, боюсь — затоскует…
— Кто? — не поняла Зинаида.
— Петух.
— Да пошла ты к черту со своим петухом!
— А ты со своим зятем, — ответила тётя Клава и положила трубку.
Жизнь текла размеренно, уютно-скучно. Случались плохие настроения, которые чередовались с хорошими без видимых причин, а просто для баланса психики организма.
На работе, в четыреста восемьдесят третьем отделении, тётя Клава вдруг отказалась распространять лотерейные билеты.
Заведующий отделением Корягин воспринял новое поведение тёти Клавы как признак усталости. Он вызвал её в кабинет и предложил бесплатную путёвку в санаторий в Ялту.
Хорошо было бы догнать лето, постоять у самого синего моря, поглядеть на белые корабли, на волосатые пальмы. Хорошо было бы отгулять весной, чтобы дать возможность товарищам пойти в отпуск летом.
— Я не могу, — отказалась тётя Клава, глядя в надёжные глаза Корягина.
— Почему?
— У меня дома некормленый… — Тётя Клава хотела сказать «цыплёнок», но не сказала. Корягин мог подумать, что она занялась натуральным хозяйством и из жадности разводит кур.
— Кто некормленый? — обидно удивился Корягин.
— Петя…
— А он что, сам не может разогреть?.. Тётя Клава промолчала.
— Он моложе вас? — догадался Корягин.
Тётя Клава задумалась: у кур другой век, а значит, и другой расчёт возраста.
— Не знаю, — сказала она. — Может, моложе, а может, ровесники.
Тётя Клава вернулась в отдел.
Зинаида сидела на телефоне, игнорируя очередь, скопившуюся у её окошка. Её зятя увезли в больницу с язвой желудка. Врачи утверждают, что язва образуется исключительно на нервной почве. Зинаида подозревала, что эту почву она вспахала собственными руками, и теперь её мучили угрызения совести. Она каждые полчаса звонила домой и спрашивала: «Ну, как наш папочка?»
Мимо окон пёстрым табором прошли студенты-японцы в красивых курточках, похожие на ёлочные игрушки из вечного детства. Прошли светловолосые девушки, похожие на русских. А возможно, и русские.
Как-то вечером раздался телефонный звонок. Тётя Клава была уверена, что это Зинаида со своим зятем, но звонил друг молодости по имени Эдик. Вообще-то он был Индустрии, но это имя оказалось очень громоздким, непрактичным для каждого дня.
В трубке шуршало и потрескивало, голос доносился откуда-то издалека, и тёте Клаве казалось, что Эдик звонит с того света, его голос пробивается сквозь миры.
— Ты что делаешь? — кричал Эдик так, будто они расстались только вчера, а не тридцать четыре года назад.
— Я? — удивилась тётя Клава. — Телевизор смотрю.
— Приезжай ко мне в гостиницу «Юность», — пригласил Эдик.
Тётя Клава представила себя, как пойдёт по гостинице в своём немодном бостоновом пальто, а дежурная по этажу спросит: «Вы к кому?»
— Лучше приезжайте ко мне, — пригласила тётя Клава.