Читаем Степной ужас полностью

После только что отгремевшей жуткой войны не жизнь была, а курорт. Единственное, что удручало, – скука, которую нечем было заполнить. Обязательные занятия и работы отнимали не так уж много времени, и свободного оставалось достаточно. Ну, посмотрели баронский замок века, кажется, пятнадцатого, с богатой коллекцией всевозможного холодного оружия, и больше податься и некуда, разве что взять увольнительную и поехать в один из соседних городков – но и там, в общем, то же самое. В воскресенье нам, офицерам, разрешалось ходить в пивные – со строгим наказом особо не увлекаться, иначе разрешение снимут. Ну, мы и не увлекались – возьмешь пару литровых кружек пива (ох, и отличное у чехов пиво!), пару рюмок чего-нибудь покрепче, блюдо жареных сосисок, посидишь не спеша, с толком и с расстановкой часов несколько – благодать и лепота!

А в остальное время заняться и нечем, сиди в палатке и дохни от скуки. Некоторые ухари ухитрялись с соблюдением всяческих предосторожностей, в первую очередь держа это в тайне от начальства, крутить романы с местными девицами. Тогда чехи, включая женское народонаселение, относились к нам с большим дружелюбием, это потом, в шестидесятые, они показали мурло. Но таких счастливчиков было всего-то трое на батальон – в маленьком городишке и свободных девушек, соответственно, по пальцам можно пересчитать.

Ну, что поделать? Многие со свойственной русскому солдату смекалкой раздобывали у чехов спиртное и втихомолку потребляли. Иные, конечно, попадались, так что гауптвахта не пустовала, но за всеми сразу никакой замполит или командир не усмотрит – нереально. А вот меня общая скука не касалась, я себе быстро нашел безобидное и приятное занятие: рыбалку. До войны, на гражданке, был заядлым рыболовом – ну а на войне какая рыбалка? И вот теперь мог невозбранно предаваться любимому времяпровождению, которое потом стали называть «хобби». Километрах в полутора от городка была река – медленная, неширокая, метров восемьдесят, но очень рыбная. Не так уж редко во-от такие лещи попадались. Комбат меня всякий раз отпускал – полагаю, ему только нравилось, что я отыскал такое безобидное, абсолютно непредосудительное занятие. Уж со мной-то никаких хлопот, не то что с некоторыми прочими…

Словом, рыбачить я ходил стабильно, три раза в неделю, хоть часы по мне проверяй. Местные рыбачили в основном с лодок, а я подыскал пару подходящих местечек на берегу и прикармливал там лещей кашей. И не зря, без хорошего улова никогда не возвращался. Часть улова шла на уху моему взводу, а самых крупных лещей старшина Филюсь коптил по всем правилам, и мы потом их брали в пивную. Соседи, из других рот, нам откровенно завидовали, так что порой кто-то пытался, смастерив удочку, последовать моему примеру. Только ничего у них не получалось по причине полной неумелости. Настоящих опытных рыбаков в батальоне отыскалось только двое: я и наш военфельдшер (он был родом с Кубани, а в тех краях рыбалка знатная). Так что с рыбкой были и медсанчасть, и мой взвод. (Я тогда командовал взводом. Танковый взвод – это три машины.)

Что-то я разболтался о постороннем… Давайте к делу.

День выдался свободным, и я спозаранку отправился на утреннюю зорьку. Вообще-то, будь комбат придирчивее, все равно подыскал бы мне занятие, но он, во-первых, не был придирой, а во-вторых, у него имелся свой интерес: из той же солдатской смекалки я порой ходил ему поклониться копченым лещом, которого он, как все мы, грешные, брал в пивную. Взял я червей свеженакопанных, бутерброды, трофейный немецкий термос с крепким чаем, кусок брезента, чтобы не сидеть на голой земле, обстоятельно подготовился, одним словом, как всегда. Кобура с пистолетом, как обычно, оттягивала ремень. Я ровным счетом ничего не опасался: хищного зверья там не водилось, а «лесных братьев» и в помине не было, не то что в Польше, где они нам и в спину постреливали, и мины на рельсы закладывали, и всяко-иначе пакостили. Просто так уж офицеру полагалось.

Дело заладилось с самого начала. И получаса не прошло, а я уже вытащил двух очень даже приличных лещей, явно из прикормленных по моему коварству. Начало хорошее, есть почин. Если и дальше так пойдет, и сегодня вернусь, как говорят охотники, с полем. День будет солнечный, ни ветерка, небо ясное, от реки приятная прохлада, лес на обоих берегах правильный: далеко ему до нашей сибирской тайги, не дремучая чащоба, но лес настоящий, дикий, не то что немецкие прилизанные, где каждое дерево пронумеровано – серьезно! – а кустарник под корень изведен. Благодать и лепота…

А потом благодать и лепота разом кончились. Потому что слева показался какой-то темный предмет, плывший по течению совсем неподалеку от берега, так что рукой достать можно. Вскоре он оказался совсем близко, я прекрасно рассмотрел, что это такое. И форменным образом рот разинул от удивления.

По речке плыл топор.

Перейти на страницу:

Все книги серии Бушков. Непознанное

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза