Танцовщица и султан

Более-менее общалась только с тремя девушками: Гизем, Лейлой и Гюльлизар, но и они старались держаться в целом подальше. Оставалось только пожимать плечами — к одиночеству я привыкла. Но ладно девушки, их враждебность можно объяснить ревностью, но евнухи, тахри?.. Они все, как один, посматривали на меня как на инопланетного захватчика, и я ничего не могла с этим поделать, как ни старалась. Главная так вообще прониклась ко мне чистой и искренней ненавистью (не везет мне с ними, ага), причины которой я вообще не могла понять. Вроде ничего плохого им не сделала, живу как все рабыни, работы выполняю вдвое больше (по их, собственно, милости), и даже не вякаю по этому поводу. Последнее их только больше выводило из себя: они все пытались найти повод наказать меня — отправить в темницу, избить кнутом или на фалоку, но повода серьезнее, чем позволяющего отобрать у меня ужин, я им не давала. От злобы они только на этом и топтались: каждый день у меня был только завтрак — пресный, безвкусный, что хоть на стену лезь. Я пока держалась, но за этот чертов месяц скинула несколько килограмм на вынужденной диете, хотя оно мне совсем не надо было. А плюсом еще уборки по всему замку, в саду, и так дни напролет. В общем, выматывалась я под ноль, каждый день искренне, с чувством поминая "хорошим" словом небезызвестного монарха. И вот, теперь я еще и посудомойка. Вот уж спасибо, подарок судьбы… С детства больше всего ненавижу мыть посуды, а уж если без моющего средства и даже губки — это ад земной. В этом мне пришлось уже не раз убедиться.

Перемыв, наконец, всю посуду выдохшаяся я попрощалась с суетящимися по всей кухне поварами, вытерла мокрые руки и хотела было с чистой совестью пойти спать (был только вечер, но я уже устала, как собака), когда главный повар меня остановил:

— Постой-ка, уже все готово. На, отнеси повелителю, — Мне бескомпромиссно сунули в руки тяжелый переполненный поднос, источающий изумительные ароматы.

Черт, не успела свалить. Быстрее надо было.

Не смея возражать, я покорно поклонилась, как того требовал здешний этикет, и поплелась к покоям повелителя.

В последнее время я его видела редко и только таким — сутулым, хмурым, сидящим за столом с такой кучей бумаг, что если такие за последние пару дней сложить в одну стопочку, она выйдет выше меня. Внешне держался он все так же твердо и уверенно, и лишь глаза выдавали усталость. Я могла лишь догадываться о причинах: до гарема каким-то образом доползли слухи, что вскоре повелитель отправится в долгий важный поход, что намечается война, требующая много сил — на этом подробности заканчивались. А я, вместо того, чтобы радоваться такому раскладу — отсутствию султана, благоприятной возможности сбежать, наконец, — беспокоилась. Серьезно. Природу этого беспокойства было понять довольно сложно, потому что это это было беспокойство… за султана.

Как я возненавидела в себе эту дурость. Но она оказалась сильнее меня. Почему-то всякий раз, когда я видела его таким — сосредоточенным на пределе сил — мне мучительно хотелось подойти, улыбнуться, сказать что-нибудь такое, чтобы… чтобы… чтобы что, собственно? В общем, как уже говорилось, я совсем перестала понимать себя же.

В этот раз он был мрачен, как грозовая туча, и взгляд, прикованный к какому-то документу, на котором он только что поставил печать, был тяжелее гранитной плиты, и я (которой плюсом поручили еще и сменить постельное белье) ходила по покоям чуть ли не на цыпочках, мысленно уговаривая себя даже не смотреть в его сторону. Получалось плохо — предательские взгляды украдкой то и дело скользили куда не надо.

Когда с порученной мне работой было покончено и я собралась было уходить, султан уже отложил последний исписанный лист, и, разминая затекшую шею, механически потирал плечо — в последнее время я часто замечала за ним этот жест, у него явно болела спина.

На этом моменте какая-то пружинка во мне лопнула, и я сделала то, чего меньше всего ожидала от себя же: отложив белье, будто в трансе подошла к нему, и, неуверенно положив руки на плечи, тихо спросила:

— Позволите?..

Он удивленно посмотрел на меня (тут я не могла с ним не согласиться), но ничего не сказал, только коротко кивнул.

Раньше, когда я была еще подростком, таким образом иногда помогала маме с папой — они много работали и нередко болела спина. Со временем приноровилась делать массажи почти профессионально — им становилось легче, и мама была всерьез уверена какое-то время, что с такими "волшебными руками" я просто обязана поступать на медика. Но не срослось.

"Какой черт меня дернул??" — Спрашивала я, осторожно, но в то же время с силой разминая широкие плечи повелителя. Больше всего меня смущал даже не его озадаченный и довольный взгляд, а собственное чувство удовлетворения, когда я ощущала, что он постепенно расслабляется, разглаживается эта суровая морщинка меж бровей, отступает усталость и напряжение…