Томек в стране фараонов

Они тут же вернулись домой, где по-мужски поговорили с мальчишкой. Тот, разумеется, клялся и божился, что исправится… Однако уже на следующий день носился по убогим, узким, грязным улочкам неподалеку от ведущих свое происхождение с римских времен выдолбленных в скале подземных многоэтажных катакомб Ком-эш-Шукафа. Излишне говорить, что его постоянно приходилось искать.

Однажды как-то днем Смуга объявил, что его друг вернулся и они могут его навестить. По словам зверолова, в 1891 году группа влюбленных в свой город и в его историю жителей Александрии с помощью итальянских архитекторов основала Греко-римский музей, где были собраны экспонаты далекого прошлого: статуи, различные фигурки, портреты, надгробия, саркофаги, надписи и в особенности монеты. Большей частью эта группа состояла из молодых людей, которые после обстрела города в 1822 году и перехода власти в Египте в руки англичан искали способ выразить свои патриотические чувства. Эта же группа несколько месяцев назад основала Александрийское археологическое общество. Смуга узнал об этом из письма, полученного в Лондоне.

Общество размещалось в здании позади музея. Когда они вошли, Смуга спросил:

– Господин Абир Шекейль на месте?

– Мудир[59] в кофейне, – ответил курьер, – сейчас я за ним схожу.

– Вот видишь, – вздохнул Смуга, – как повелось в этой стране. Приходишь на службу, вешаешь на крючок верхнюю одежду и направляешься в кофейню, а уже там ждешь посетителей.

Они прошли в большой зал с замысловатыми деревянными ставнями на окнах. Вокруг стояли витрины с древними скульптурами, монетами, папирусами. Стены были увешаны портретами исследователей античности. Смуга с Вильмовским с явным интересом стали рассматривать одну из витрин. Вдруг послышался гортанный голос:

– В чем дело?

Обернувшись, они увидели пожилого египтянина с седыми волосами. Одет он был в европейское платье. Заметив Смугу, старик сначала слегка опешил, но потом воскликнул:

– Аллах керим![60] Салам![61]

И тут оба, крепко обнявшись, наперебой стали обмениваться приветствиями:

– Клянусь бородой Пророка! Это на самом деле ты!

– Я, Абир, я…

– Да приумножит Аллах твое здоровье!

– И да будет милостив к тебе! Вот получил твое письмо и приехал.

– Это сам Пророк привел тебя ко мне, троекратный тебе поклон!

– Здравствуй и ты, салам!

После каскада почтительных и радостных приветствий, изумивших молчавшего Вильмовского, последовала церемония взаимных представлений, после чего все трое направились в ближайшую кофейню. Хоть она и находилась в европейской части города, а может, как раз поэтому, заведение оказалось чисто в арабском стиле. За столиками восседали исключительно мужчины, в основном европейцы, но были тут и местные жители, в белых галабеях и тюрбанах. Наиболее экзотично выглядели те, кто сочетал европейскую одежду с красными фесками. Большинство курили наргиле[62]. Абир извлек одну из выставленных в ряд длинных трубок и жестом предложил гостям последовать его примеру. Смуга отказался, вынул свою трубку, однако Вильмовский поддался искушению. В огонек, тлевший в трубке, подсыпали ароматичного порошка. Благовонный дым, пройдя гибкий, длиной около метра чубук и сосуд с водой, через мундштук проникал в рот. При каждой затяжке трубка непривычно булькала.

«Будет мне чем похвастаться перед Тадеком», – подумал Вильмовский, пару раз затянувшись. Когда они отложили трубки, Смуга приступил к беседе:

– Я всегда восхищался, Абир, твоей любовью к Египту.

– Клянусь бородой Пророка! Ты любишь свою отчизну так же, как я, свет моих очей, родной город, Эль-Искандарию, – ответил тот с теплотой.

– Любишь больше, чем жену и детей, – улыбнулся Смуга. – И я знаю кое-кого, кто так же сильно полюбил море, что его и жениться не заставишь.

– То иная любовь, брат.

Вильмовский был искренне поражен. Абир назвал Смугу «братом», чего мусульмане никогда не делали по отношению к неверным.

– Однако Александрия – еще не Египет, – закончил мысль Абир. – И в древности, и сейчас говорят, что Александрия – ворота в Египет.

– Ты любишь Александрию, как жену, но Египет – как родную мать, – щегольнул метафорой Смуга. И тут же добавил: – Я тоже люблю Египет.

Последовала пауза, которую прервал Смуга:

– Мне необходима твоя помощь, брат.

Абир весь обратился во внимание.

– Я правда всем сердцем люблю Египет и знаю, что его разграбляют. Я ищу преступников, которые растаскивают гробницы в Долине царей.

– Так езжай в Долину, – ответил александриец.

– И поеду. Но мне нужен совет.

– Помощь… Совет… Не желаю иметь дела с англичанами, – незаметно для себя Абир перешел на грубоватый стиль Смуги.

– Египту от этого только хуже. Если уж вывозить, то официально. Во всяком случае, так, чтобы было известно, кому и куда. Избрать законный путь. Государство не может закрывать глаза на преступления таких масштабов.

Вильмовский хранил молчание. Идея принадлежала Смуге. Но контраст между прежней открытостью и внезапным недоверием, которое проявил египтянин, оказался налицо. В конце концов не выдержав, поляк взял Абира за руку и, глядя ему прямо в глаза, раздельно произнес: