У меня к вам несколько вопросов

— Я совсем забыла, — сказала я, — но теперь вспомнила, как вы говорили об Ангилье. Я о ней никогда не слышала и думала, это где-то в Англии. Типа у родственников Пуджи.

— Забавно, — сказала она без улыбки. — Ты же со Среднего Запада?

Я отвлеченно подумала, что Индиана ближе к Ангилье, чем Нью-Гемпшир, но я поняла, что она имела в виду.

Она сказала:

— В другой раз, на старшем курсе, он выбросил все ее фотоколлажи. Те, что она составляла с друзьями из дома. Он приревновал ее к какому-то парню на фотографиях. Однажды она вернулась к себе в комнату, а их уже не было. Она поняла, что это он. Она даже рылась в мусоре у него в общаге — без толку.

Я вспомнила ее коллажи — они были у нее и на третьем курсе. И вдруг я задумалась, не могла ли она обшаривать мусорные контейнеры по всему кампусу, ища их. Не могла ли выбежать в пижаме, словно обкуренная, сама не своя от такой выходки.

Я спросила:

— Он когда-нибудь бил ее?

— Представляешь, если бы я сказала все это в суде? Слушание продолжалось бы вечно. Они бы вцепились в Робби. Я бы не один день давала показания.

— Ну, ты бы не просто так сказала это, ты бы обратилась к команде защиты, и они смогли бы придумать, как все это представить и донести до обвинения и так далее.

— Только это разговор в пользу бедных, потому что я заколебалась.

— Послушай, это может серьезно помочь Омару. Это будет непросто, потому что им пришлось бы получить разрешение судьи, чтобы снова вызвать тебя. Там куча бюрократической волокиты, но это так важно. Ты так не думаешь?

Подошел официант — не только чтобы подать нам вино, но и спросить, откуда мы приехали, нравится ли нам здесь, не разочарованы ли мы, что не выпал свежий снежок.

— Я сроду на лыжах не ходила, — сказала я, откровенно намекая, что он некстати со своими вопросами.

Когда я перевела взгляд на Бет, она сидела с закрытыми глазами и задумчиво держала ножку бокала между большим и средним пальцами.

Она сказала:

— Он ко всем нам подходил после того, как нашли Талию. Хотел убедиться, что мы помним, что он был там, на матрасах. Я такая: «Конечно, я помню, ты выскочил, и мы закричали». Я могла быть подшофе, но это я помнила. Неудивительно, что он боялся обвинения. А мне и в голову не приходило, что он мог быть как-то с этим связан. — У нее расширились глаза, голубые-голубые. — Он ведь не мог? Все, что ты тут говоришь, это ведь… это просто, чтобы его допросили?

Я покрутила головой так медленно, словно у меня на ней стояла кружка с водой. Я смотрела ей в глаза, пока она не опустила взгляд.

— О, — произнесла она беззвучно.

Я сказала:

— Как думаешь, кто-нибудь еще вспомнит, как он выскочил на вас, когда вы уже давно пришли? Она пожала плечами.

— Ты спросила, бил ли он ее когда-нибудь. Знаешь, что смешно: она нам говорила, что он залепил ей пощечину, но когда Пуджа сказала, что нужно сообщить об этом школьному психологу, Талия сказала, мы не понимаем, она тоже ударила его. Сперва она — его, потом он — ее или типа того. Это казалось очередным взрослым секретом. Как чей-то аборт, чьи-то шашни с учителем, чьи-то проблемы с алкоголем. Помнишь этот спектакль, «Слегка за тридцать»? Я была такой наивной, но для меня это были признаки взрослости, типа ты не взрослая, пока у тебя нет личной драмы с большой буквы. Знаешь, что грустно: мы из-за этого поругались с Пуджей после ее смерти: Пуджа хотела рассказать об этом полиции, но мы же типа все договорились…

Я ожидала, что она продолжит, но она словно потерялась в тумане.

— И ты не говорила об этом адвокатам? Ни в заявлении, ни в показаниях?

— Они спрашивали только про фляжку и чтобы я повторила все основания, почему я указала на Омара. Но ведь, кроме него, больше было некому. То есть мистер Блох никогда бы этого не сделал. Ты можешь себе такое представить? Конечно, он был повернут на малолетках, но он был таким типа нюней и книжником. Один раз он заплакал при мне. Не то чтобы убийцы никогда не плачут, но мне всегда казалось, он на это не способен.

Я неуверенно кивнула.

Она сказала:

— Если Омар… ты правда думаешь, это не он?

— Я не виню тебя, что ты назвала его. Это не твоя вина. Но я искренне верю, что Омар не имеет к этому никакого отношения.

— Мне не хочется считать себя расисткой. Но получается, что я… Она обхватила голову руками.

Я не собиралась разубеждать ее, но сказала так бережно, как смогла:

— Ты была подростком.

Она не шевельнулась.

Я сказала:

— Если захочешь поговорить с командой защиты о Робби… о том, как он ударил Талию, о том, что он пришел позже всех на матрасы… нам тоже есть что добавить. Ты всего лишь сказала бы правду.

Несправедливо было взваливать все это на подростков. Но мы теперь можем это исправить.

— У меня своя жизнь. Я не хочу, чтобы это каждый раз выскакивало, когда кто-то загуглит мое имя. Или моих детей. Господи. Я не хочу иметь с этим ничего общего. Я хочу домой.

— Я понимаю, — сказала я.

Она сказала:

— Боди, можешь оставить меня в покое? Просто… слушай, можешь дать мне свой номер или что-нибудь. Мне просто нужно домой, к детям.

30

Тот случай, когда она закрывалась зонтиком.