У меня к вам несколько вопросов

Я хотела дышать, но не хотела всплывать. Я хотела дышать в воде, словно у меня есть жабры.

Я посмотрела видео Жасмин Уайлд из парка Вашингтон-сквер, где она существовала за счет других людей. Когда ей не приносили еду, она не ела. Когда ей не приносили воду, она не пила. В какой-то момент, дойдя до полуобморочного состояния от обезвоживания, она стала вырывать пучки травы и жевать их. «Здесь есть жизнь, — говорила она в камеру, кто бы ни снимал ее. — Корни содержат много воды. Иногда надо брать».

Я понятия не имела, что это значит. В чем тут проблема? Мы только и делаем, что берем — друг от друга, от земли и от себя. Может, она имела в виду, что мы ничего не можем с этим поделать? Прямо сейчас мне нужно было взять что-то у Бет, хотя она не была мне должна; и у Робби, который был должен, но не мне.

Включился инстинкт выживания, и я волей-неволей всплыла, вдыхая кислород каждой клеточкой тела.

На краю бассейна мой телефон сигналил голосовым сообщением с неизвестного номера. Я вытерла палец о полотенце, нажала на экран и услышала тихий голос Бет.

Она сказала:

— Мне все еще не верится, что ты приехала за столько миль.

И стала говорить что-то еще, но я уже поняла по ее голосу, в котором слышалась спокойная покорность судьбе, что она это сделает, она поговорит с Эми. Она осознала, как долго этого ждала.

32

Прошел целый день.

Напротив «Арома-мокки», где я сидела с лэптопом и латте, через улицу, существовавшую со времен булыжных мостовых и сточных канав, стояло заведение с мягким мороженым. Робби и Джен Серено нельзя было спутать ни с кем: Робби в темно-синей парке, Джен в бордовом пальто, дети резвятся как кролики.

Я ждала Эми Марч, которая — после моего немыслимо длинного голосового сообщения — весь день проторчала в суде, потратив уйму времени на допрос второго следователя полиции штата. («Она у него только размер обуви не спросила, — написал мне Джефф. — Она такая, вы могли бы прочитать вслух этот десятистраничный документ?») И еще я ждала Бет. Они обе должны были подойти в 16:30, как только Эми закончит на сегодня. Это должно было запустить цепную реакцию. Вместо того чтобы ждать и вызывать Бет после того, как обвинение представит свою версию, они решили воспользоваться предстоящей операцией ее мужа и обратиться к судье с ходатайством о ее повторном вызове вне очереди.

Таким образом, к тому времени, как Робби выступит в качестве свидетеля — хотя он и будет знать, что за этим последует, — Эми сможет напрямую спросить его о показаниях Бет.

Я смотрела, как на другой стороне Робби подхватил младшую дочку под руки, покружил в воздухе и поставил обратно.

Вселенная остановилась. Я подумала, смогу ли я хотя бы спрыгнуть.

Вот тот, кого я искала все эти годы. Тот, кого мне не терпелось уничтожить. Вот тот, кто проживал жизнь, которую заслуживал Омар. Которую заслуживала Талия.

И у него были любящие дети и любящая жена. (Я знаю, знаю. Знаю.)

Я думала о его детях. Даже если Робби никогда не предстанет перед судом (шансы были невелики), даже если он сохранит свою работу, даже если он сохранит свой брак, его дети будут расти в зловещей тени.

Не как мои дети, которые могут узнать, а могут и не узнать, что кто-то когда-то сделал перформанс об их отце, могут отмахнуться от этого или принять, могут обвинять его или защищать.

Это было убийство, это было удушение и надругательство. Он пробил ей голову и бросил тонуть. Это было злоупотребление привилегиями, на которые так падок мир: мальчик из престижной школы-интерната, спортсмен и достигатор, классический персонаж. Не без причины. Парень, которого мы уже видели, потому что мы видели этого парня.

Для полной ясности, я не говорю: «Ведь прекрасный же молодой человек, не будем гробить ему будущее». Я говорю, что смотрела на него и понимала, кроме прочего, что смотрю на убийцу. И холодок, который я испытывала, был ожидаем. Но я не ожидала, что сама почувствую себя убийцей, кем-то, кто готов прикончить кого-то.

Ни единая клеточка его тела не была той же, что и в 1995-м. Но все равно он оставался собой, как и я, несмотря ни на что, сохраняла в себе свое подростковое «я». Я много всего нарастила на нем, словно кольца на срезе дерева, но в самой сердцевине была все та же девушка.

У дочки Робби был розовый завиток, возможно клубничный. У одного сына — шоколадный, у другого — ванильный. Он снова подхватил девочку и закачал: влево, вправо, влево, вправо.

33

Я была не права и на ваш счет, мистер Блох, но я не чувствую себя неправой.

Можно сказать об этом так: я ошибалась, но только юридически.

На первом курсе нас заставили в целях знакомства играть в такую нелепую игру, в которой кто-нибудь изображает из себя деталь механизма, и к нему присоединяется другой или другая, со своими движениями и звуками, затем кто-нибудь еще и еще, пока мы все не станем одним большим гормональным механизмом посреди хоккейного поля.