Вариант «Зомби»

Клоков резко поднялся с койки, выскочил в тамбур.

— Костя, ну че ты все время добиваешь парня? — услышал он тихий голос Марата. — Че ты к нему привязался? Нормальный малец. Оставь его, не ломай.

— Нормальный… нормальный… — злобно ответил бывший спецназовец. — Терпеть не могу таких! Полжизни сидят за спиной у папы с мамой. Институты, подготовка-переподготовка, а потом смотрят на тебя свысока.

— Костя, не надо так. Давай по-человечески. Сами только рассуждали, что славяне должны держаться друг за друга. А что делаем? Кстати, хочешь совет? Никогда не доводи до предела, за которым человек теряет контроль над собой. Со мной был случай, в начале службы. Один «дед» у нас водился, зверь. Высокий, под два метра, — здоровый, гад. Очень сильный. Добивал меня. Я молодой, зеленый. Шагу лишнего не давали ступить. Ни вздохнуть, ни разогнуться. Ну, другие — ладно, там попроще. А он — то исподтишка, то на виду у всех меня унижал. В печень «зарядит», по лицу «мазанет». Иногда за нижнюю губу хватал. Знаешь, очень больно, когда пальцами сожмут, оттягивают. Буквально шизеешь, соображать ничего не можешь. Ну, добивал он меня, добивал, я терпел. Однажды сорвался. У любого есть предел. Он меня схватить за губу надумал, я его — башкой в лицо, со всей одури. «Дед» на койку повалился. Но, сука, крепкий был. Смотрю — очухался, встать пытается. Думаю: сейчас, если поднимется — мне точно не жить. Понял — убьет меня. Если только выпрямится…

И — словно с тормозов слетел. Давай его бить. Не руками, головой. Что нашло? Сам не знаю. Бил его головой, в лицо. Меня уж за руки держат, оттащить пытаются. А я будто зверь дикий. Все бью. Десять раз или двадцать. Точно не скажу. Ничего не соображал. Помню, в голове одна мысль: «Он — мой! Он — мой!». Весь в крови, но не в своей, а этого «деда». Тот уже без сознания был, а я все бью, бью… В лицо! Потом оттащили…

Ну потом, понятно, нарядов вне очереди прописали, так, чтоб неделю не спал. Я, как зомби, на тумбочке стоял. И пустота вокруг образовалась — очень надолго. Все стороной обходили, что «старики», что однопризывники…

Так что не надо, Костя. Не «ломай» людей! Хорошо помню, как со мной было. Ненавидел я того «деда», шибко ненавидел. Плохо, когда человека до такого доводят…

— Маратка, сам подумай, что говоришь! Где ты, где он? Ты — человек. За себя постоять сможешь, не сломаешься, если что. А этот? Этот?! Да он сопляк зеленый, а что из себя вообразил? Помнишь, как он на меня на корабле смотрел? Да кто он такой?! Диплом у него, понимаешь! Я этого Клокова на месте разотру, в мокрое пятно. Поможет ему образование? Только глазенками будет жалобно хлопать, покуда…

Дима не дослушал, выскочил из домика на морозный воздух. К вечеру погода изменилась, стало гораздо холоднее, чем днем. Клоков быстро шел к берегу, сжимая в руке чертову ампулу.

— Я могу уничтожить тебя, Лишнев! — яростно выкрикнул он. Но только холодный ветер слышал эти слова. — Я тоже могу унизить тебя, втоптать в грязь. Все отвернуться! Не веришь? Смотри!

Клоков раскрыл ладонь, на которой перекатывалась маленькая вещица, разделившая его жизнь на «до» и «после».

— Но я выброшу ее в море, прямо сейчас! — крикнул Дима, чувствуя, как на глаза навернулись слезы. — Выброшу! Потому что я человек. Я — человек! А ты — говно!

Он размахнулся, но в последний миг не смог разжать пальцы. Некоторое время постоял на берегу, ссутулившись, низко опустив голову. А потом, так и не выбросив ампулу, побрел обратно к домику.

Варвара Клокова осторожно приоткрыла дверь в палату, заглянула внутрь.

«Постарайтесь не беспокоить его, — только что предупредила ее дежурная сестра. — Он еще очень слаб после кризиса, особенно вредны разговоры на трудные темы».

Александр Леонидович лежал на койке с закрытыми глазами. Мерно попискивал какой-то прибор. На правой руке больного была укреплена игла с трубкой, она шла к подвешенной на высоком штативе пластиковой емкости. Бесцветная жидкость из бутыли медленно капала вниз, вливалась в кровь Александра Клокова, который еще так недавно не признавал никаких лекарств.

— Сашенька… — женщина почти беззвучно позвала супруга.

— Я не сплю, Варя, — тут же отозвался Клоков-старший, приоткрыл глаза и чуть повернул голову к жене, застывшей у двери.

— Сашенька… — повторила та и вдруг бросилась вперед, стала целовать руки мужа. — Прости меня, родной, прости…

— Все нормально, — Клоков осторожно поднял левую руку, провел по волосам жены. — Все нормально, Варя. У меня все нормально.

— Я дура, — всхлипнула женщина.

— Давай не будем так, — попросил Александр, полузакрыв глаза. — Я виноват перед вами. Перед тобой, перед сыном.

— Саша, тебе нельзя об этом! — Варвара чуть привстала, замерла, прижав руки к груди.

— Да ладно, — беспечно ответил Клоков. — К чему это? К чему беречь здоровье? Я виноват перед вами. Понимаешь, я много лет был уверен, что главная задача мужчины — чтоб в доме был кусок хлеба, кусок мяса, огонь костра…

— Огонь костра? — с испугом переспросила Варя.