Возвращение в строй

Значит, современный период Старикова как на ладони и, как стекло бутылки, прозрачен, с небольшим затемнением, не порочащим общий фон. Но вот как он из юриста, каких в городе тысячи, вошел во властные структуры и быстро сделал карьеру, неясно. Получал зарплату, жил в «двушке», как все, в середине девяностых родилась дочь. Обычная семья с весьма скромными доходами. И тут такой внезапный рывок вверх. Для этого необходимы либо очень большие связи, которых, судя по рассказу Прохорова, будущий депутат не имел, либо очень большие деньги, которых у Старикова тоже не было. Но появились. Или покровители, или деньги, или и то и другое. Но покровительство и «бабки» надо отрабатывать. Старикова посадили во власть, это ясно. Но не только же для того, чтобы он отработал вложенный в него ресурс? Он должен был дать прибыль. И прибыль солидную. Видимо, Стариков оправдал надежды тех, кто на него поставил. Хотя… почему покровители? А госпожа Витлер? У нее были деньги. Вернее, у папы-ювелира, а тот мог иметь виды на перспективного потенциального муженька своей засидевшейся в девках либо ведшей слишком свободный и разгульный образ жизни дочери. Это ближе к истине. И… достаточно. Истину, если он и узнает, то не путем умозаключений. Хотя, возможно, его заключения совпадают с истиной. Теперь о дочери Старикова, той самой девушке, что, по сути, заключена в камеру третьего этажа особняка. В истории, рассказанной садовником, тоже ничего особенного нет. Могла Елена подсесть на иглу? Легко. Тем более имея свободу и деньги. Рано или поздно это стало бы известно Старикову. И его поведение тоже объяснимо, закрыть дочь, чтобы лишить наркоты, нанять врача. Одно не стыкуется. По словам Прохорова, девушка изолирована уже год. Год с ней работает врач, зависимость за этот период должна ослабеть настолько, что девушка вполне могла дальше обходиться без наркоты. Но госпожа Старикова-Витлер настаивает на отправке Елены в дурдом, а сам депутат планирует поместить приемную дочь в заграничную клинику. Зачем? Или за этот год в ее психике произошли изменения не в сторону улучшения? Помутился рассудок? Он, Кулагин, не нарколог, может, это и возможно. Но что-то подсказывает, дело в другом. В чем? Это-то и надо выяснить. С другой стороны, а зачем ему это нужно? На этот вопрос он ответить не мог. Следует попытаться вступить с девушкой в контакт. Как? Подумаем, придумаем. Павел вновь взглянул на окно и увидел в нем бледное лицо. Она смотрела на него. Он поднял руку, она тоже подняла свою. Павел показал рукой на грудь, затем вытянул ее в сторону окна, что означало – я к тебе. Она ответила тем же. Затем что-то, видимо, произошло в особняке. Елена быстро закрыла шторы, в окне зажегся свет. На улице потемнело, включились фонари, пошел дождь. На сегодня все. Кулагин разделся, прилег на диван и уснул.

Проснулся оттого, что в пять утра заворочался Прохоров. Садовник сбросил плед, поднялся, тряхнул головой, сел на стул.

– Что так рано, Виктор Алексеевич, спал бы еще и спал.

– Все, выспался. Это сколько мы вчера выпили?

– Литр.

– Не может быть! После литра на двоих я спокойно до хаты в деревне дохожу.

– Раз на раз не приходится. Сразу предупреждаю, Алексеич, «похмелки» нет.

– И не надо. Цуканов или Боровской почуют, считай, ползарплаты долой. А если, не дай бог, попадешься на глаза боссу, а еще хлеще – его жене, то вообще будут вилы. Могут и погнать. Хотя меня вряд ли, а вот ты вылетишь без разговоров.

– Я не собираюсь похмеляться.

– Думаешь, от нас перегара не будет? Я сейчас чувствую, как от меня смердит за версту.

– Позавтракаем, выпьем кофе, перегар пройдет.

– Не-е, Паша, не получится, – покачал головой Прохоров. – Нужен рассол с укропом. Рассол башку прояснит, укроп перегар отобьет, проверено.

– Где бы его еще взять.

– У меня на хате есть.

– Так охранник почует перегар и доложит Боровскому, тот учинит тебе допрос, где, когда пил.

– Тут и без допроса ясно, где, когда, с кем. Но я не собираюсь через проходную идти. У меня свой потайной ход имеется.

Кулагин внимательно посмотрел на садовника:

– В смысле?

– В прямом. Я же тут с момента начала строительства и знаю, как и что делали. Так вот, прямо за сауной и молодыми соснами у забора куст. Когда-то там заложили трубу водосточную, нехилую, в диаметре полметра. Территория-то большая, только тот, кто проектировал водосток, или ни хрена не врубался в работу, или ошибся, вода пошла на север, а трубу положили на западе. Босс, как просек это дело, велел трубу засыпать. Тогда тут работала бригада из Узбекистана, Рашид, прораб, был старшим. Узбеки особо себя не утруждали, засыпали мусором со стороны усадьбы, и все. Я же потом раскопал, а до этого в метре куст жасмина посадил. Куст разросся, яма, где ближний конец трубы, травой зарастает, но сам ход чистый, потихонечку да ползком, минута – и ты в роще. А из рощи до деревни в обход усадьбы километра не будет.

– Ну, ты, старый лис! – рассмеялся Кулагин.

– Да че я-то? Если бы не дебил-проектировщик, то сам ничего не сделал бы. Короче, не будем тянуть кота за хвост, я на хату, ты жди, к семи буду.