Вы его видели, но не заметили

К вечеру за мной еще раз зашел дежурный и отвел в кабинет, где ранее проходил допрос. Мне вернули куртку и свитер, а на выходе вручили бумажку, где указывалось, что ко мне не имелось никаких претензий.

– Будешь писать заявление на поиск паспорта? – в дверях меня остановил старлей.

Я закачал головой.

– Ну смотри. Возьмут в следующий раз, могут и вовсе депортировать. В Мордовию ту же.

Но меня это не волновало. Что по себе означал этот кусок бумажки в бордовом переплете? Разве он говорил, кем я являлся? Глупость какая. Тридцать два листка, которыми-то и жопу не подотрешь, диктовали, кто ты, сколько тебе лет и какой ты национальности. Я был свободным человеком от рождения, и мне не был нужен ни паспорт, ни что-либо другое, подтверждающее это.

Глава 5

Часть 1. Глава 5

От лица Моне

20 февраля

Я сидел на вершине горы во дворе, где раньше располагалась социальная столовая. Недавно на ее месте открылся магазин секонд-хенда, но каких-то кардинальных изменений я не заметил. Что раньше счастливые бездомные выстраивались вдоль здания в надежде утолить голод, что сейчас очередь была наполнена людьми, также голодными и нетерпеливыми, разве что не из-за продуктов, а неуемного желания выглядеть лучше, чем стоящий впереди очереди сосед.

Рядом со мной сидел Белицкий. После того как я избежал ареста, мы виделись чаще обычного. Словно, старались наверстать упущенные встречи и разговоры. Один раз мы искали новую ночлежку, в другой – собирали бутылки и таскались по приемным пунктам. На этот раз Белицкий нашел почти не тронутый противень запеканки, который решил разделить со мной.

Я вынес из ближайшего магазина хлеб и ложки, и мы принялись уплетать за обе щеки, очевидно, посланный нам свыше ужин. Запеканка вызвала у меня приятные воспоминания о детстве. В детском саду, куда мать отводила меня крайне редко, чаще отдавая предпочтение пыльной кладовке, к завтраку всегда готовили запеканку с изюмом. Теперь же, когда я вырос, остались только воспоминания, вызванные случайной находкой.

– Какое расточительство.

Белицкий показал на окна дома, перед которым мы сидели. Вершина горы была на одном уровне с верхним этажом, благодаря чему нам открывалось все, что происходило в квартирах с незашторенными окнами. Я надел очки и рассмотрел «содержимое» одного из жилищ: девушка стряхивала на оконный отлив хлебные крошки и горбушки.

– Ни один человек не жрет столько хлеба, сколько голуби, – увиденное явно разозлило Белицкого.

Я не стал ничего отвечать, и проглотил большой кусок запеканки. Темнота быстро опускалась, и квартиры дома стал заполнять свет – символ домашнего уюта и тепла. Заметив высокую женщину в одном из окон, я принялся разглядывать ее.

Она явно не принадлежала этому месту. То, как она держала спину, ее строгие черты лица, взгляд – все это говорило о том, что ее место было где-то в центре города, там, где потолки достигают четырехметровой высоты, где на первых этажах зданий располагаются выставочные залы с редкими экспонатами.

Однозначно, она жила не здесь, не в этом секторе и даже не в этом районе, где серости было больше, чем в остальных вместе взятых. Грусть, застывшая в ее глазах, была вызвана чем-то, что никогда не волновало местных в меру их недальновидности и убогости. Жителей хрущевки глодали коммунальные проблемы, шумные соседи, задержки зарплат и неопределенность, вызванная очередным переносом капитального ремонта здания. Ее же мысли были заняты чем-то более значительным.

Раньше я встречал подобных ей женщин, когда обитал в центре города. Такие ходят по магазинам обязательно в компании подруг и с рослыми мужчинами за спиной. Они не знают проблем с дешевыми окнами, которые не держат тепло зимой, а их детей одевают в опрятную одежку с самого дня рождения. Такие женщины вечно носят в сумочках умные книги, содержимое которых не только пересказать нельзя, но и чье название порой становится испытанием для дикции.

Она принадлежала не этому месту. Такая красота не могла пробиться сквозь лишенный жизненного солнечного света асфальт Черташинского сектора и не могла вырасти под выхлопами дешевых автомобилей, заполняющих местные дворы.

– Женщина невероятной красоты, – еда слышно выдохнул я слова и тотчас пожалел о признании.

– Эта? Ее мужик изменяет ей с бабой из той квартиры.

Белицкий показал на окно с москитной сеткой вместо форточки двумя этажами ниже. Свет там тоже горел, но из-за задернутых штор я не мог разглядеть происходящего внутри. От злости я так сильно сжал пластмассовую ложку, что она треснула.

– С чего ты решил, что ее муж изменяет?