Записки дивеевской послушницы

— Приходи сегодня на завалинку, народ посмотришь, я костер разведу, девчата петь будут. Хорошо бы Валька выздоровел, может, сыграл бы что на баяне-то. Без музыки скучно!

— А что, кроме Вальки никто играть не умеет, что ли?

— Да умел, умел Пашка-чумной, так он по осени утопился, рыбу вытаскивал, видать, так она его и уволокла. Большая, видно по всему, была. Мы только труп его нашли, упокой Господи его душу. Еще Филофей умеет играть, но он не будя, к Успению в город собирается в монастырь поступать, к Богу тянется. Окромя, значит, на баяни играет ишшо Ярослав умеет, но он тоже не будя, он в печали нонче, Ксения — зазноба его, за Василия замуж собирается. Вот весь наш, так сказать музыкальный состав, не то что в Колоничах, тама каждый третий на чем-нибудь да тренчит, но это, ладно, все. Ты, давай это, приходи, слышишь?

— Хорошо, — ответил Николай и, немного помолчав, добавил: — Матвей, слышь, я играть умею, правда, не очень, так, чему дед научил.

— На баяне? — обрадовано спросил Матвей.

— Ну да, правда, немного…

— Эй, честное собрание, слушай меня! — закричал Матвей, вставая. — Я нам баяниста нашел!

— И где?

— Никак родил?

— А то!

Девушки с любопытством уставились на Колю, одна даже подмигнула.

— Вот он, вот наш баянист! — крикнул Матвей, указывая на него.

— Ой, хорошо-то как! Вот уж напляшемся! — закричала девушка.

— А Пелагее лишь бы поплясать, — проворчал Хрисанф Егорович.

Пелагея улыбнулась, поднялась и запела:

— До работы я пригожа! И до танцев горяча! Хотя норовом похожа на Хрисанф Егорыча!

— Ой ли! — отозвался Хрисанф Егорович, набивая трубку.

Тут вскочила другая девушка и запела:

— У Егорыча сегодня плохое настроенье! А все потому, что брагу перепутал с вареньем!

— Эх, язычки у вас, все перемелят пуще мельницы Петровой, — отозвался Хрисанф Егорович.

Еще немного пошутили и начали молиться, как-то само собой все выходило, без чьего-либо приказа. От души помолились — и принялись за работу снова.

Мужчины стали в ряд, на небольшом расстоянии друг от друга, а женщины следом за ними раскидывали скошенную траву для просушки. Немного поодаль виднелась уже сухая трава, очевидно, вчерашнего или даже позавчерашнего покоса. Ее сгребали и складывали в стога. Всего в долине виднелось около сотни стогов.

«Неужели все это где-то существует?» — подумал Николай.

Ему вручили косу, чуть поменьше, чем у рослых мужчин, и Коля в первый раз в жизни принялся косить.

— Э-э, косарь, — поморщился Хрисанф Егорович, — а-ну, дай!

Староста взял и показал, как надо косить. Коля с видом смущенного ученика попробовал.

— Ужо лучше, а ты низа держись, — порекомендовал кто-то из мужчин.

Раз, раз, раз. Вскоре работа понравилась, на душе сделалось легко. Прошло пару минут, и Коля уже совсем освоился с новым делом. Время от времени из-под самой косы выбегали испуганные перепела. Мальчик останавливался.

— А-ну, девчата, песню давай, — обратился Хрисанф Егорович к девушкам, — а то лесные куры совсем перестали нас бояться.

Казалось, что девушки только и ждали команды. Все враз затянули песню.

— Во дают! — ухмыльнулся мальчик.

Вскоре на его лбу выступили крупные капли пота. В глаза слепило яркое солнце. В небольшом леску весело чирикали птички. Юноша обратил внимание, что Хрисанф Егорович старается немного отставать от других косарей, видимо, затем, чтобы новичок не чувствовал себя ущемленным. Коле стало совестно, и он начал работать быстрее, стараясь не думать ни о чем. Его рубашка тут же пропиталась потом и стала прилипать к телу.

— Да сыми ее, не цацкайся! — обратился к нему Матвей. — Чай не стыдно!

Николай скинул рубашку. Тут же раздался веселый разговор девушек:

— Ой, какой упитанный!

— А может, он на дрожжах-то!

— Цыц! — рявкнул на них Хрисанф Егорович, — ишь расщебетались!

Девушки еще немного похихикали и принялись за работу. Прошло еще около часа, Коля совсем освоился с новым занятием, что даже находил время подшучивать над девушками.

Они пели:

— Ой, я знаю, с кем сегодня загуляю… Только с Колей, только с Николаем.

Коля отвечал:

— А я петь совсем не умею, поучусь-ка я у Пелагеи.

В таком настроении проработали вплоть до самого вечера. Солнце уже клонилось к закату, а уходить с поля совсем не хотелось. А когда первые сумерки упали на землю, вместе с ними роса увлажнила поле, люди начали собираться.

— А ну, живее, давай! — поторопил Хрисанф Егорович.

Вскоре работники цепочкой отправились в городок по уже знакомой Николаю тропинке. Впрочем, многие парочки от общей шеренги стали отставать и шли отдельно друг от друга на почтенном расстоянии. Веселый женский смех слышался то тут, то там, а кое-где звучали и песни. Улучив момент, мальчик обратился к Хрисанфу Егоровичу и спросил, когда сможет с ним поговорить.

— Уж если шибко надо, то могу и сегодня ночью, — ответил тот.

— Да ночью, пожалуй, будет лучше, — сказал мальчик, — а то вечером у меня дело.

— Да уж знаю…