9b58864f25e6442ef7bd155c13772be4

- Чтобы был. Просто посиди рядом. Ты же сидишь, когда я разговариваю с Сирханом? Тоже скучаешь, но сидишь.

И Азиз сидит рядом. Танзиль косится на него с насмешкой и не упускает возможности поддеть – я знаю, друг не терпит «вывертов», как он это называет, и потому Азиз у него теперь записан в дурачки. Но воин лишь невозмутимо глядит в ответ, игнорируя выпады, я не вмешиваюсь – думаю, что на подобное противостояние лучше смотреть со стороны, вовлеченность же грозит мне обидой одного из «противников». Поэтому я тщательно слежу за языком, чтобы ни один, ни другой не заподозрили меня в том, что я кого-то из них поддерживаю или, упаси небо, потешаюсь над кем-то. И за что мне это наказание? Впрочем, в жизни не бывает ничего слишком простого.

Танзиль явно раздосадован моим нейтралитетом. И, очевидно, не понимает статуса Азиза. В своих письмах я о нем не упоминал. Это слишком интимно, чтобы доверить бумаге и гонцу.

- Танзиль, ты уже очень подробно пересказал Азизу, как мы в детстве дразнили стражников… кстати, теперь мне это уже не кажется великолепным развлечением… Может быть, перейдем к тому, зачем я тебя вызвал?

- Так зачем же? – Танзиль небрежно закидывает в рот виноградинку, но за тщательно удерживаемой маской сквозит напряжение.

- Наш город постигла великая трагедия – от несчастного случая скончался хранитель печати султана, достойнейший из достойных. Назначение я уже подписал. Поздравляю, тебя, Танзиль, теперь ты - новый великий визирь.

- Я? Нет, нет! Сулейман, ты что? Я столько лет не был в городе, как я смогу?.. – Танзиль приходит в неподдельный ужас, я весело смеюсь:

- Так тебе и надо! Бросил меня тут одного. Пришло время расплаты. Кое-кому придется поработать.

- Сулейман, но отчего я-то? Вот, например, у тебя такой прекрасный воин, он наверняка справится лучше меня! – Танзиль в отчаянье тычет пальцем в Азиза, тот вежливо скалится:

- Я всего лишь стражник. Даже читаю с трудом, где уж мне толковую записку составить!**

- Хорошо, но неужели среди вельмож не нашелся достойный? – снова вопрошает Танзиль. - Сулейман, великие визири зачастую весьма печально заканчивают свой жизненный путь! Зависть и страх влекут наговоры и доносы, я не хочу умирать со шнурком на горле!

- Я мог бы пообещать, что никогда не казню тебя, но ты не хуже меня знаешь - подобные клятвы еще никого не спасали.(6) Впрочем, не пойму, что тебя беспокоит: знаешь же – все, к чему я стремлюсь, всего лишь обеспечить жизнь себе и близким. Так уж распорядились высшие силы: я несу в себе кровь правителей и для подобных мне только два пути: упокоиться в земле, дабы сохранился мир в стране, или же получить престол. Разве можно меня винить в том, что я прилагаю все силы для того, чтобы оставаться властителем? Иди, Танзиль, думается, ты утомлен долгой дорогой и нашим разговором. Я ожидаю, что уже завтра получу от тебя несколько записок – начни разбираться с делами.

Танзиль глядит на меня с толикой обиды, но я утишаю**** его раздражение обещанием подарить ему десяток самых прекрасных наложниц. Женщины всегда привлекали моего дорогого друга и самое жестокое огорчение смягчалось наличием мягкого тела в пределах досягаемости. Подошедшая Хануф чуть ли не за руку уводит мечтательно улыбающегося Танзиля, дабы он смог выбрать из нескольких десятков наложниц. Сегодняшнюю ночь он проведет в моем дворце, а уже завтра переберется в свой собственный. Визирь, да еще главный – важная фигура и я не скуплюсь на подарки, чтобы все приближенные видели, как мил он моему сердцу.

Слуги несколько дней сбивались с ног, приводя в порядок богато убранные комнаты, перетряхивая ковры и циновки, выметая пыль из углов и пополняя припасы в кладовых. Надеюсь Танзилю понравится результат их трудов.

- Он испугался, - замечает Азиз, когда Танзиль нас покидает, - с виду смелый. Почему? Разве не о таком взлете мечтает всякий мужчина?

- Танзиль слишком хорошо знает, как недолговечна может быть приязнь султана. С вершины падать больно. Падение же с такой вершины – смерть. Никак иначе.

- Он тебя боится? – с некоторым изумлением вопрошает Азиз, я грустно улыбаюсь.

- Меня все боятся. Он. Ты. Сирхан. Все.

Азиз хмурится и качает головой:

- Прости, о великий, но я тебя не страшусь. Теперь – нет. В самом начале, конечно, был уверен, что мою голову выкинут за ворота, но сейчас я боюсь не этого, а того, что тебе прискучит общество глупого необразованного стража.

- Не прискучит.

- Буду в это верить.

Первое испытание Танзиля случается уже через пару дней – Диван. На Диван собираются все визири, включая, естественно, великого, сам султан, то есть я, разных секретарей без счету – на самом деле их определенное количество, но я никогда их не считал; начальник стражи, просители… в общем, кого только нет. Происходит сие действо четырежды в седьмицу, что, как по мне, слишком часто. Из-за времени, потраченного на бесконечные обсуждения, мне частенько приходится до ночи просиживать над записками, выпивая по несколько сосудов с кофе, чтобы не уснуть.