Атаман А. И. Дутов

С.А. Щепихин отмечал, что Дутов, Семёнов и другие атаманы «очень энергично, по-своему весьма добросовестно и, быть может, иногда бескорыстно ведут борьбу с большевиками, но как. Везде только свой интерес, своя грань, свои станичники, а до остального никакого дела»[2460]. И действительно, в 1918 г. Дутов оказал незначительную военную помощь Комучу и своим соседям-уральцам, направив на их фронты лишь по одному полку (2-й и 13-й Оренбургские казачьи полки соответственно). Кстати, решение об отправке 2-го полка в Самару было принято на Круге объединённых станиц Оренбургского казачьего войска ещё до возвращения Дутова из Тургайского похода[2461], атаману же оставалось только согласиться с ранее принятым решением. В то же время атаман пытался сполна воспользоваться как этим фактом, так и произошедшей помимо его воли передачей значительного количества оренбургских казачьих частей на другие фронты (с конца 1918 — начала 1919 г. — в составе Западной и Сибирской армий). Едва ли сам Дутов, если бы решение данного вопроса зависело от него, передал бы эти части своим регулярным соседям. Более того, он неоднократно пытался вернуть их в войско или хотя бы подчинить себе.

Так, 5 октября 1918 г. он провёл через Войсковой Круг решение о подчинении себе всех оренбургских казачьих частей, якобы «для общего руководства и избежания замедлений помощи Самаре»[2462]. В феврале 1919 г. Дутов добивался возвращения в войско двух бригад с Уфимского фронта и замены их казаками 45-летнего возраста[2463]. Между тем оренбургские конные части и соединения были весьма востребованы на других фронтах и успешно себя там проявили (лучше, чем на территории самого войска). А кроме того, уфимское направление должно было стать главным в предстоявшем весеннем наступлении, и перевод на него бойцов второго, а подчас и третьего сорта, какими были 45-летние казаки, должен был сказаться на боеспособности казачьих соединений и уж тем более на темпах их движения, которые при наступлении были весьма важны. Стремление Дутова вернуть казаков в войско легко объяснимо — лишаясь бригад и дивизий, Оренбургское войско ничего не получало взамен и, следовательно, снижалась его боевая мощь. Особенно это было ощутимо при отступлении от Оренбурга в январе — феврале 1919 г. Кроме того, сами казаки, оказавшиеся вне подчинения своего оренбургского командования, часто стремились вернуться в войско или не желали признавать никого, кроме Дутова. Например, устроивший в одном из уфимских кафе в мае 1919 г. пьяный дебош прапорщик 18-го Оренбургского казачьего полка П.А. Никольский, не желая подчиняться пытавшимся его утихомирить офицерам, заявил, что он «служит в войсках Дутова, какового только одного и признаёт, а до остального ему нет дела»[2464].

Близко знавший Дутова С.А. Щепихин отмечал: «У Дутова с Толстовым[2465] не было тёплых отношений, как то должно было бы предполагаться у двух соседей братьев-казаков. Да и с кем из соседей дружил Дутов: каждого он стремился, выражаясь грубо, по-казацки «облапошить». Ничего не давая на борьбу с большевиками «Комучу», он ни пальцем не шевельнул, чтобы помочь Уральцам: сунув и той и другой стороне по одному полку, сомнительной стойкости, так сказать для представительства, Дутов с эпическим спокойствием взирал, как большевики колотят сначала на Волге, а затем по Уральску. Ему не дано было понимания общности дела, он не усваивал жизненной необходимости помочь соседу, хотя бы в собственных интересах: разбив соседей, враг навалится и на него»[2466].