Море…Ницше…и внезапно перед глазами вырисовывается образ человека, погружающегося в голубую бездну. В голове как будто срабатывает переключатель. Вот как назывался этот фильм – «Бездна». Отчим сказал, что в нем звучат слова Ницше: «если долго всматриваться в бездну, бездна начинает всматриваться в тебя».
Егор помнит, как это выражение чем-то зацепило его, затронув чувствительные струны в глубине души. Представить всматривающуюся в тебя бездну было страшно – все равно, что поверить, будто, там, куда не достают лучи солнечного света, под толщей воды живет тварь, готовая в любой момент утащить тебя к себе, в вечную тьму и холод. Отчим тогда пояснил, что значение этих слов не стоит понимать буквально, но Егор не мог отвязаться от образа чего-то бледного, с огромными глазами, вглядывающегося в него из глубины. И было что-то еще… да, отчим рассказал, что есть еще одно, похожее выражение, означающее, что одно событие влечет за собой цепочку других, что все в мире взаимосвязано.
Abyssus abyssum invocat. Бездна бездну призывает.
- Ну что, вспомнил? – Маша рассеянно перебирает пальцами черенки листьев.
- Да, но…- мягкая ладонь сестры внезапно зажимает ему рот.
- Тс-с-с, не говори ничего. Просто посмотри еще раз.
Егор снова делает осторожный шаг вперед, вглядываясь в черноту провала. Она затягивает в себя, зовет, что-то шепчет, маня, призывая…
Все в мире взаимосвязано. Бездна призывает бездну.
У Егора перехватывает дыхание. Последние несколько месяцев жизни вихрем проносятся перед глазами.
...горящая простыня в испытательном центре «Тристара»…
…окровавленная голова Маши, светлые волосы слиплись в липкий безобразный комок…
…полыхающие силуэты людей, мечущиеся на мосту, между охваченных пламенем машин…
…несчастный лепидоптеролог под колесами автомобиля… собственное безразличие при виде этого зрелища…
…он сам с бабочкой на ладони на кухне у Яны…
…окровавленное плечо Сергея…
…Денис под колесами грузовика – он понятия не имел, откуда ему это известно, но знал наверняка – Денис мертв…
…окружившие дом люди «Тристара»…
Одно событие влечет за собой цепочку других. Сколько еще человеческих жизней будет на его совести, прежде чем бездна, которую он призвал, наконец, успокоится?
Егор поворачивается к сестре. В ее руках больше не кленовый букет, а ворох больших черно-желтых бабочек. Спокойно раскрыв крылышки, они сидят на ладонях, словно красивые экзотические цветы.
- Машка! – шепчет Егор. – Ты права, Машка. Abyssus abyssum invocat. Это я призвал бездну.
Маша радостно улыбается и вскидывает руки. Бабочки охапкой черно-желтых листьев взлетают в воздух над ее головой. Их так много, что кажется, будто началась цветная метель. Целый вихрь бабочек вырывается из черного провала, ярким саваном обволакивая сестру. Откуда-то издалека доносится ее голос:
- Ты можешь все это закончить, Егор. Ты это начал, но в твоих силах и положить всему конец. Ты знаешь, как.
Да, он знает.
На мгновенье Егор прикрывает глаза, сосредотачиваясь, а потом мир вспыхивает миллионом жарких огней. Пламя поднимает его над собой и тащит куда-то вверх, туда, где оно не обжигает, а, лаская, доверчиво лижет руки. Последнее, что он слышит, – нежный голос сестры:
- Ну вот ты и дома, Егор…
Николай без сил привалился к забору, чувствуя, что еще чуть-чуть, и его разум сорвется с якоря. Со двора, как сквозь вату, доносились крики, но сейчас его это не трогало. От ярости не осталось и следа. Казалось, если он попробует оторваться от разбухших от влажности ветхих досок, его ноги попросту подогнуться, как две вареные макаронины, не выдержав веса собственного тела. Широко раскрыв остекленевшие от шока глаза, он смотрел, как место, где несколько минут назад стоял дом, превратилось в один сплошной живой, шевелящийся черно-желтый кокон. Бабочки облепили строение плотной массой, закрыв каждую трещинку, каждый миллиметр поверхности.
Кокон находился в непрестанном движении – пытаясь удержаться, насекомые копошились, вспархивали и снова садились, цепляясь тонкими ножками за сучковатые бревна, за черепицу на крыше. Те, кому не хватило места, ползали прямо по своим товаркам, создавая иллюзию непрестанно перекатывавшихся по дому черно-желтых волн. И все это в абсолютной, нереальной тишине – ни дуновения ветерка, ни возмущенного карканья воронья, ни щебета мелких птиц – ничего. Только приглушенные стоны тех, кто был во дворе, но и они стихали под навалившимся и накрывшим мир, словно ватным одеялом, безмолвием.
Дрожащей рукой Николай расстегнул душивший его ворот. Мозг отказывался воспринимать реальность, безуспешно пытаясь найти рациональное объяснение происходящему. По лбу градом катился пот, было жарко и тяжело дышать. Как во сне, он сделал несколько неверных шагов, дотронулся рукой до капота стоявшей рядом машины и, вскрикнув, отдернул руку – раскалившееся, словно в жаркий полдень, железо, обожгло пальцы, как если бы он приложил их к хорошо разогретой плите.