До ее встречи со мной

Почти не жульничая, он смог продолжать эту игру примерно двадцать минут, хотя к этому времени удовольствие от поиска все менее и менее удовлетворительно заглушало печаль от победы. Сидя на полу и глядя на стопку книг, которая представляла собой набор его побед, он ощущал приближение безысходной грусти. Сверху лежал «Конец романа»[19]. «Не думай обо мне с досадой. Это была прекрасная история. Со временем ты тоже поймешь. Получилось почти слишком хорошо. М.». Ха – Майкл. Ровно та высокомерная дребедень, какую он и должен был написать. Получилось почти слишком хорошо. Имел он в виду вот что – «Почему ты не вела себя мерзко, чтобы я мог тебя бросить без чувства вины?». Майкл, красивый атлетический тип с привлекательной – так уверяла его Энн – манерой покачивать головой и застенчиво подмигивать. Так описывала его Энн. Для себя Грэм решил, что это тип, у которого тик.

Это его опечалило. Это вызвало у него беспредметную злость и заставило испытать приступ жалости к себе, но главным образом просто опечалило. Возможно, сейчас имело смысл попробовать одно из снадобий Джека. Конечно, он к Джеку ходил не за снадобьями, не совсем. Это же безобидное средство. По крайней мере, так кажется. И Энн не будет дома еще как минимум полтора часа.

Грэм отправился в свой кабинет со смутным чувством, что он над собой издевается. Помимо прочего, то, что его кабинет оказывался единственным безопасным местом в доме, – это какая-то глупость. Он вытащил ящик своей картотеки; на ящике было написано: «1915–19». Желтые конверты были повернуты открытыми сторонами наружу – кроме одного. Его он вытащил, развернул и достал оттуда розовый бумажный пакет в красную полоску, как на леденцах. Куда пойти? Не вниз – вдруг Энн неожиданно придет. Не в спальню – слишком похоже на супружескую измену. Остаться здесь? Но где? Не за столом; это будет совершенно не то. Нехотя он решил отправиться в ванную комнату.

Грэм не мастурбировал с восемнадцати лет, с вечера перед тем утром, когда он позвал Элисон, свою первую подругу, на свидание. Это укрепило его решимость пригласить ее; а потом, в припадке благочестивой благодарности, он решил отказаться от этой практики. Кроме того, он всегда чувствовал себя виноватым. Дома он мастурбировал в туалете, либо до, либо сразу после опорожнения кишечника, поэтому, если его спрашивали, где он был, он, в общем, не врал. Это немного ослабляло угрызения совести, но они все равно угодливо ошивались где-то поблизости.

Вдобавок он осознал, что не мастурбировал с тех пор, когда люди думали про это как про «мастурбацию» – прохладное, нахмуренное, медицинско-библейское слово. Безусловно, слова были и другие, но всегда казалось, что это именно «мастурбация». Мастурбация, фелляция, дефекация – серьезные слова из детства, означающие действия, которые следует обдумать, прежде чем к ним приступить. Сейчас речь идет исключительно о том, чтобы подрочить, отсосать, посрать, и никто об этом не задумывается. Собственно, «срать» он говорил и сам – редко и не прилюдно. Разумеется, в устах Джека «подрочить» звучало совершенно буднично, как и «трахнуться». У Грэма оба термина по-прежнему вызывали некоторое опасение. «Дрочить»: такое тихое, домашнее, безвинное слово; похоже на какое-то занятие кустаря-одиночки.

Двадцать два года он не мастурбировал. Не дрочил. В нескольких разных квартирах и домах. Он сел на унитаз и огляделся вокруг; потом встал и придвинул бельевой ящик с пробковым верхом. На ковре, по краям запыленного прямоугольника, остались четыре глубокие дырки. Грэм снова устроился на туалетном сиденье, подтащил бельевой ящик еще ближе и положил на него свой конверт. Потом спустил штаны и трусы до щиколоток.

Получалось не очень удобно. Он встал, закрыл крышку унитаза и положил на нее полотенце. Потом устроился обратно, вдохнул, засунул руку в конверт и вытащил из него два журнала, торопливо купленные в лавке газетчика-индуса по пути из дальнего кинотеатра. Он старался придать себе удивленный вид, как будто покупает их для кого-то другого, но подозревал, что ему в лучшем случае удалось выглядеть воровато.

Один журнал был «Пентхаус», про который он слышал, другой – «Рапира», про который не слышал. Он положил их рядом друг с другом на бельевом ящике и прочитал часть содержания, вынесенную на обложки. Он задумался о названии «Рапира». Какие ассоциации оно должно вызывать – мир пиратского секса, где царит Эррол Флинн?[20] Или это просто фаллический символ?

Девушки на обложках – обе по какой-то издательской традиции обнажали только один сосок – показались Грэму невероятно красивыми. Зачем им понадобилось раздеваться на публику? Или есть какая-то связь между невероятной красотой и желанием раздеться? Скорее всего, связь есть между невероятной красотой и порядочными деньгами, которые предлагают за раздевание. Скорее всего, так.