Джо Варвар и Чвокая Шмарь

– Два пирога с драченой! Как заказывали!

– Вот это кстати! – обрадовался Рогатый Барон.

Шарманщик все быстрее крутил ручку своей шарманки, и монотонная ухающая музыка постепенно приобрела какой-то безумный оттенок. Сверху было хорошо видно, как по всему просторному залу гоблины, тролли и людоеды, сидевшие за столиками, громко заказывают блюда: «Еще порцию вонючего сахарного пудинга!», «Всем мусс из молока коромышей!», «Плевый гоблинский пирог!», а в воздухе так и свистят ошметки пирогов с драченой, и радостные вопли смешиваются с громким эхом, отдающимся от стен.

Один из пролетавших мимо пирогов с драченой попал Рогатому Барону прямо по шлему и наделся на рог.

– Ого! – со смехом воскликнул барон. – Здесь становится по-настоящему весело! – И он обратил внимание на лежавший перед ним комковатый пирог. Облизнувшись, он спросил: – Бенсон, ты не окажешь мне честь?

Внезапно все огни погасли, и клуб погрузился в полную темноту. Рогатый Барон, забыв о пироге, стал вглядываться во тьму. Наконец на дальнем конце зала возникло пятнышко света, мелькнув по алым атласным портьерам на верхней площадке, куда вела великолепная широкая лестница.

Веселые гости затаили дыхание. Алые портьеры дрогнули, поплыли в разные стороны, и перед публикой появилась высокая полная троллиха. Ее приветствовал радостный рев:

– Она!

– Наша Грязнуха Мод!

В чрезвычайно облегающем платье для коктейлей из какой-то блестящей материи (и с исключительно удачно посаженным пятном от бланманже на боку), с высокой прической из сильно взбитых волос, украшенной перьями птиц-ленивок, Маки Мауд, она же Грязнуха Мод, впечатление производила весьма сильное. Шарманка вновь громко заиграла, и Мод неторопливо, точно крадучись, спустилась по лестнице и, оказавшись наконец в зале, шепнула шарманщику с похоронным лицом:

– Сыграй-ка лучше нашу, Спам!

Шарманщик передвинул какой-то рычажок и принялся крутить ручку. Зазвучал громкий ритмичный танцевальный мотив – ум-па-па! ум-па-па! – и Рогатый Барон улыбнулся: мелодия эта была ему хорошо знакома. Грязнуха Мод тоже улыбнулась, вскинула голову и запела:

Ты – мой славненький пирожок.
Моего желе колыханье!
Когда ты глядишь на меня веселей.
Моя карамель твердеет быстрей
И в зобу спирает дыханье!

Маки Мауд пела все громче, прогуливаясь и пританцовывая среди своих обожателей. Время от времени она останавливалась ненадолго возле того или иного столика – взъерошить кому-то волосы, кого-то ласково пощекотать под подбородком, а то и неожиданно ткнуть умирающего от восхищения гоблина мордой в поджидавший своей участи пирог с драченой. Что бы она ни делала, посетители ее салона неизменно приходили в восторг. Она действительно, что называется, кормила свою диковатую аудиторию с руки!

Когда песня приблизилась к концу, шарманщик изо всех сил крутанул ручку шарманки, и Грязнуха Мод пронзительно взвизгнула под этот оглушительный аккомпанемент:

«И я говорю… – Рогатый Барон затаил дыхание. Мод шла прямо к нему. – И я говорю…»

Она приблизилась к его столику. Он боялся смотреть на нее; щеки его пылали от смущения. Казалось, Маки Мауд поет специально для него и все слова ее песни предназначены ему, ему одному!..

«И я го-во-рю-у-у-у… – Не переводя дыхания, Мод подошла к Рогатому Барону и слегка царапнула покрытыми ярким лаком ногтями по его плечам и блестящему шлему. Потом на мгновение застыла, коротко вздохнула и завершила песню почти шепотом, так тихо звучал ее низкий хрипловатый голос: –…тебе: «Стой! Никогда не играй со мной!»

– Браво! – взревел Рогатый Барон, с энтузиазмом хлопая в ладоши. – Браво!

Маки Мауд обошла столик и заглянула ему в лицо. Рогатый Барон тоже внимательно посмотрел на нее. Глаза их встретились.

– Это ты! – выдохнул он.

* * *

Шел пятый час, светало. Уже и розовые смердуны начали возиться в Благовонных Грязях, разбуженные пернатыми мышами, так и мелькавшими у них над головой. Небо сияло голубизной. Стояла тишь. Денек обещал быть прекрасным.

В заведении Грязнухи Мод веселая ночь наконец-то близилась к концу. Посетители по большей части разошлись по домам, а официанты и уборщики пытались как-то привести в порядок зал, смывая из шлангов ту невероятную грязь, которую оставили после себя посетители, и складывая в углу разбитые стулья. Но полусонный людоед и парочка усталых гоблинов все еще торчали у стойки бара.

– Еш-че ш-ш-ш-шешть пирош-ш-шков с драч-че-ной! – пьяным голосом прошепелявил один из них.

– Тебе уже достаточно, – мрачно заявил ему бармен, протирая стаканы такой грязнущей салфеткой, словно хотел быть уверенным, что к вечеру стаканы уж точно будут отменно грязными.

– Ой, ну давай тащи, старина! – взмолился людоед.

– Бар закрыт! – резко ответил бармен. – И я тебе не «старина». Выкатывайся отсюда, пока не поздно! У тебя что, дома нет? Пойти некуда?

Людоед и гоблины что-то негодующе пробормотали и, неуверенно шаркая ногами, побрели прочь.