Читаем Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников полностью

преступников", находящихся в Омской крепости, в котором под номером

седьмым значится Федор Достоевский, двадцати восьми лет. В графе: "Какое

знает мастерство и умеет ли грамоте", здесь написано: "чернорабочий, грамоте

знает" {К. Николаевский, Товарищи Достоевского по каторге. - "Исторический

вестник", 1898, N 1.}.

Трудно спокойно читать рассказ П. Мартьянова о том, как ослабевшего от

болезни Достоевского, которого плац-майор Кривцов застал лежащим на нарах, этот самодур приказал отвести в кордегардию и наказать розгами - только

вмешательство коменданта крепости спасло от этого садистского истязания...

Достоевский писал в 1862 году о картине Якоби "Привал арестантов":

"Арестанты в кандалах, один даже натер себе рану в них, и все без

надкандальников. Будьте уверены, что не только несколько тысяч, но даже одной

версты нельзя пройти без кожаных надкандальников, чтобы не стереть себе ногу.

А на расстоянии одного этапа и без них можно натереть тело до костей. Между

тем их нет. Вы, конечно, их забыли, а может быть, и не справились совершенно с

действительностью". Какой пережитой опыт раскрывается в частном замечании о

картине на выставке! {Ф. М. Достоевский, Собр. соч., т. XIII, М. 1930, стр. 531. В

т. XIII Собр. соч. Достоевского эта статья о выставке в Академии художеств

включена в раздел "приписываемых". Нам кажется, что по стилю, а главное, по

знанию кандальной "действительности" можно считать обоснованным мнение о

принадлежности этой статьи Достоевскому.}

Годы каторги и ссылки были для Достоевского годами перелома, все

значение которого раскрылось лишь впоследствии. В этот период усилились

религиозные тенденции в сознании Достоевского, укрепилась идея смирения

перед лицом зла, он перестал верить в революцию. Он стал идеализировать

покорность, смирение, рассматривая их как особенности русского национального

характера. В конце концов, Достоевский пришел, как писал сам, к измене своим

прежним убеждениям {Ф. М. Достоевский, Письма, т. II, М.-Л. 1930, стр. 30.}.

Достоевский говорил в 1874 году Вс. Соловьеву о значении каторги для

его духовного развития: "Мне тогда судьба помогла, меня спасла каторга. Совсем

новым человеком сделался... О! Это большое для меня было счастье: Сибирь и

каторга... Говорят, ужас, озлобление, о законности какого-то озлобления говорят?

Ужасный вздор! Я только там и жил здоровой, счастливой жизнью, я там себя

понял, голубчик... Христа понял... русского человека поднял и почувствовал..."

14

За годы, которые писатель провел на каторге и в солдатчине, в стране

произошли события, приведшие к еще большему размежеванию общественных

сил. Царизм понес в Крымской войне тяжелое поражение. В России назревала

революционная ситуация. Но напуганные угрозой народного восстания,

активизировались и реакционные, охранительные силы. В условиях разгула

реакции, после разгрома революции 1848 года в Западной Европе, в сознании

Достоевского окрепла мысль о незыблемости самодержавия, а революционное

движение стало представляться ему беспочвенным, бессильным, далеким от

народной жизни. Писатель сочувствовал страданиям народа, но страшился

программы Чернышевского и передовым, освободительным идеям, чем дальше, тем настойчивее, противопоставлял идею особой роли "богоносного" русского

народа, который якобы чужд революции и "вдохновляется христианскими

заповедями всепрощения и смирения.

В 1873 году в "Дневнике писателя" Достоевский рассказал о встречах с

Чернышевским, подчеркивая сердечный характер своих отношений с вождем

революционных демократов, который предстал перед писателем как человек

мягкий и радушный. Достоевский писал, что его приезд к Чернышевскому был

вызван прокламацией "Молодая Россия", призывавшей к беспощадной

революции. Согласно воспоминаниям Чернышевского ("Мои свидания с

Достоевским"), Достоевский приезжал к нему с просьбой повлиять, чтобы были

остановлены знаменитые пожары 1862 года. Пожары эти, как известно, носили

явно провокационный характер, они были нужны самодержавию, чтоб

расправиться с революционерами, возложив на них ответственность за поджоги.

Достоевский в какой-то мере поддался реакционным толкам, связывавшим имя

Чернышевского с пожарами и призывами к кровавым расправам.

Заметка "Мои свидания с Достоевским" написана в 1888 году явно в

противовес воспоминаниям автора "Дневника писателя". Достоевский в период

революционной ситуации 60-х годов выступал против идей революционной

демократии, и вернувшийся из Сибири Чернышевский счел необходимым

засвидетельствовать это противоречие идей.

* * *

В. В. Тимофеева (Починковская) рассказывает о своем знакомстве с

Достоевским: "Рука у него была холодная, сухая и как бы безжизненная. Да и все

в нем в тот день мне казалось безжизненным: вялые, точно через силу, движения, беззвучный голос, потухшие глаза, устремленные на меня двумя неподвижными

точками".

Но вот другой момент, другое настроение, другое лицо Достоевского:

"Как бы озаренное властной думой, оживленно бледное и совсем молодое, с

проникновенным взглядом глубоких потемневших глаз, с выразительно-

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии