Я всегда был идеалистом…

Из части этих людей Жданов набирал свою команду, и министром авиационной промышленности стал Хруничев, а секретарями ЦК – члены так называемой ленинградской группы, в частности ленинградский секретарь обкома Алексей Кузнецов. Это та ленинградская группа, которая через полтора года будет расстреляна. Их расстреляли после смерти Жданова в 1948 году. Я до сих пор не знаю, как и почему умер Жданов – своей смертью или не своей; думаю, не своей. Было такое дело – дело ленинградской группы[161], – под которое попал и намечавшийся тогда преемник Сталина, Вознесенский, бывший в 1945 году председателем Госплана СССР. Его расстреляли вместе с этой ленинградской группой.

– Это какой год?

– Я сейчас рассказываю вам про конец 1947 – начало 1948 года. А расстреляны они были в 1949 или в 1950 году.

– А в чем их обвиняли?

– Их просто расстреляли.

А обвинение было в том, что они якобы пытались отделить Россию от Советского Союза и перенести из Москвы в Ленинград столицу РСФСР. Они ничего этого не хотели делать, поскольку они уже все сидели в Москве и были не ленинградскими секретарями, а секретарями ЦК. Все эти обвинения просто смешны.

Итак, вот происходил этот поворот, и тогда же в поле моего зрения появился замминистра авиационной промышленности Василий Васильевич Бойцов (нынешний председатель Комитета стандартизации), который был через некоторое время назначен на место отца – начальником Оргавиапрома. Но дальше возникла очень интересная ситуация. Отца вызвали на коллегию, сообщили, что на его место назначен Бойцов, и сказали, что он вполне сможет продолжать работу как заместитель Бойцова, но только он должен теперь написать, что предложенная им программа специализации и широкой кооперации авиационных и всех других советских заводов является неверной и что, наоборот, следует сохранить принцип автаркии.

Пётр Георгиевич Щедровицкий

Отец отказался и сказал Хруничеву, что поступит иначе и пошлет все документы (они составляли большущий том) в ЦК партии с выражением своего несогласия с решением коллегии.

Надо сказать, что нравы тогда были довольно патриархальные. Насколько я знаю по рассказам отца, Хруничев сказал ему: «Пётр Георгиевич, чего вы дурака валяете? – вот таким вот хорошим отеческим голосом. – И зачем вам это нужно? Я вас по-хорошему прошу: напишите все как надо, и все будет в порядке».

Проблема эта обсуждалась дома, что тоже очень интересно. Я помню, мать болела, лежала с тромбофлебитом. Позвали даже меня, хотя я был всего лишь студентом второго курса. Отец ставил вопрос так: нужно принимать жизненно важное, принципиальное решение – что же он должен делать? Надо сказать, он всегда советовался с матерью, и фактически-то такие жизненно важные вопросы на самом деле решала она. Сразу после войны ему было предложено стать руководителем авиационных заводов на территории оккупированной нами Восточной Германии. Выслушав все, она жестко и четко сказала: «Нет!» И это было настолько весомо, что отец пошел к министру и сказал «нет». И когда министр спросил его почему, он ответил: «Жена сказала: нет».

Капитолина Николаевна Щедровицкая

Вот точно так же он советовался и по этому поводу. Я со своим идеализмом сказал: «Ни в коем случае. Ни в коем случае нельзя писать противоположное тому, что было. Либо ничего не писать и уйти, вообще сбежать, уйти на другое место, пока не выгнали, либо добиваться и стоять на своем. Но здесь я не могу решать, поскольку не знаю всех обстоятельств. Борьба есть борьба, и нужно брать ее реально». Мать на этот раз не ответила определенно, а отец был, по-видимому, очень упрямый мужик и тоже, как и я, в социальном смысле недалекий, и он послал все документы в ЦК партии с «сопроводиловкой»: считаю этот путь гибельным, неправильным и представляю всю документацию на суд руководства партии.

Он был уволен. А дальше в дело вступила особая выдумка Андрея Жданова. Он ввел тогда такую штуку, которая получила название «суд чести»[162]. Был даже фильм с таким названием[163]. Всего в советской стране состоялось три «суда чести»[164]. Один – над советскими профессорами, медиками Клюевой и Роскиным, которые якобы продали американцам секрет борьбы с раком. Другой – над министром здравоохранения Митерёвым – за то, что он будто бы вступил в сговор с американцами и наладил совместное производство сульфамидов и только что появившихся тогда антибиотиков[165]. И вот третий – над отцом: за то, что он наметил и отстаивал неправильную линию развития советской промышленности.