Испанский вариант

- То есть?

- Видишь ли... Когда я помогал тебе вывозить коммунистов из Вены, чтобы их не перещелкали наци, - это не расходилось с моим мировоззрением. Когда я спас из Германии ту немку - я делал доброе дело, я спасал коммунистку, приговоренную к смерти. Это все было моим делом... И это было в рейхе, один на один с наци. А теперь эти мои проститутские статьи... Многие отвернулись от меня - и в Риге и в Лондоне. А это больно, Вольф.

- Что ты предлагаешь?

- Во-первых, я хочу драться против них с открытым забралом...

- Как это понять?

- Я хочу писать правду о Гитлере и его стране, я хочу называть нацизм грязью и ужасом, а не петь ему дифирамбы.

- Это тоже путь, Ян... Это путь, конечно же... Только он более легкий и менее результативный, чем тот, который ты избрал сейчас. Будь ты писатель или художник, я бы сказал: да, старина, здесь врать опасно талант тем велик, что он умеет убеждать в своей правоте. Но ты, увы, не писатель... Ты репортер... Великолепный репортер, и ты служишь минуте, тогда как талант принадлежит веку, если только талант не ленив, не капризен, если он не избалован, а подобен каменщику, который каждое утро начинает класть стену дома... Я бы не посмел просить тебя лгать, не думай... Просто, думается мне, сейчас твое место в драке с нацистами более выгодно в рядах их друзей, чем открытых противников...

Они долго ехали молча. Вольф спросил:

- Тебе куда?

- Меня ждет подруга.

- Между прочим, она не из контрразведки?

- Вряд ли. А если и да - что из этого?

- Я ее не знаю?

- Нет...

- Что с твоим <во-вторых>?

- Во-вторых... И это очень серьезно, Вольф. Ты - патриот своей страны, и это очень хорошо. А я - патриот моей страны.

- И это тоже очень хорошо... Если тебе кажется, что Гитлер не угрожает твоей родине в такой же мере, как и моей, тогда нам лучше не видеться. И, думается мне, никто так не поможет миру в драке с Гитлером, как моя родина... У нас друзей Гитлера нет, а сколько их на Западе? Я не знаю. Я только знаю, что их здесь много, и что они могущественные, и что они могут сделать так, чтобы здешние владыки снюхались с Берлином против Москвы. Это допустимо?

- Не знаю.

- Я тоже. Это и нужно знать. И сделаешь это ты. И будет ли это предательством по отношению к твоей родине?

- Нет, - ответил Пальма, закуривая, - это предательством по отношению к моей родине не будет, здесь ты прав.

- Вот... И последнее. Ты как-то говорил мне: <Хочу, чтобы хоть кто-то знал обо мне правду...> Ты объявление в газете опубликуй: <Я в шутку перекрасился в коричневый цвет. На самом деле я начал драку с фашизмом не на жизнь, а на смерть. Вы мне верьте, я помогал антифашистам в Вене и Берлине>.

- Останови здесь.

- Не сердись...

- За углом живет Мэри. Я не сержусь. Просто я не хочу, чтобы нас видели вместе.

- Ты становишься конспиратором, Дориан, браво...

Мэри прижалась к Яну, шепнула:

- Проведи меня в фехтовальный зал, милый.

- Verboten fur Damen*.

- Warum**?

_____________

* Дамам запрещено (нем.).

** Почему? (нем.).

- Как тебе мой берлинский диалект?

- Я никогда не была в Берлине.

- У меня великолепный берлинский выговор, немцы меня принимают за истинного берлинца. Научись делать мне комплименты, я очень честолюбив.

- У тебя фантастический берлинский выговор, и вообще я обожаю тебя, и ты самый прелестный мужчина из всех, кого я встречала в жизни.

- Во всех смыслах?

Мэри улыбнулась:

- Именно. Почему ты не хочешь взять меня на фехтование?

- Ты же знаешь, в нашем клубе не принято, чтобы дамы посещали зал фехтования.

- Пора нарушить эти ваши дряхлые аристократические законы. Я женщина из предместья, где нет клубов. Мне можно. С кем ты сегодня фехтуешь?

- Лерст, я не знаю, кто это...

Какое-то мгновение, перед тем как Лерст опустил сетку, лицо его казалось Яну знакомым. Но он сразу же забыл об этом, потому что фехтовал Лерст великолепно. Он был артистичен в нападении и совершенно недосягаем в обороне.

<Что он тянет? - подумал тогда Пальма. - Он уже раза четыре мог бы победить меня. Наверное, ему нравится затяжная игра. Он хороший спортсмен, если так>.

- Знаете, - сказал Ян Лерсту, когда они, подняв защитные сетки, обменивались рукопожатиями, - пусть у нас будет турнир из трех боев.

- У вас хороший глаз и точная рука, - ответил Лерст. - Через год мне бы не хотелось драться с вами.

- Не любите проигрывать?

- Очень.

- А это спортивно?

Лерст рассмеялся:

- Вы хотите моей крови, а я - вашей дружбы. Я ее добивался с первого же нашего знакомства.

<Где же я его видел? - снова подумал Пальма. - Я его определенно где-то видел>.

- Разве мы с вами встречались? Я запамятовал...

Лерст изучающе посмотрел в глаза Яну и ответил:

- Я имею в виду наше заочное знакомство: это я звонил вам вчера. Я секретарь германского посольства.

Москва, 1938, 6 апреля, 12 час. 42 мин. __________________________________________________________________________

- Какие будут предложения, товарищи? - спросил начальник управления.