Испанский вариант

- Я скажу вам, Ян, что привлекает меня в этом молодом, необузданном, в чем-то хамском, а в чем-то героическом движении национал-социалистов во главе с Гитлером. С моей точки зрения, само название их партии национал-социалистская - несет в себе известный вызов практике, каждодневной практике канцлера Гитлера. Я бы не примирился ни с национализмом, ни с социализмом в Германии. И тем не менее я не только примирился с национал-социализмом в Германии, я приветствую это движение. Мой друг и противник Черчилль не хочет понять главного: дети любят играть в странные игры со звучными названиями. Молодое движение, победившее в Германии коммунистов и социал-демократов, сейчас играет в эти взрослые игры с детским названием. Нам нужно держать руку на пульсе этой игры. Когда ребенок повзрослеет и захочет вместо лука взять охотничье ружье, мы, взрослые, должны подготовить ему верную мишень.

- Я понимаю вас, милорд, - сказал Пальма. - Меня только волнует чересчур игривый характер ребенка. Дитя, стрелявшее из лука во все стороны, может точно так же стрелять из ружья, когда повзрослеет... Я уж не говорю о гаубицах...

- Опасения правомочные, - согласился Редсдейл. - Правомочные, если мы не будем работать с этим движением и если мы не поможем движению крепко стать на ноги и осознать свое единство с нашей цивилизацией. Если бы в Германии к власти пришел человек по фамилии... я путаюсь всегда в немецких фамилиях... Господи, да с любой фамилией! И если бы этот человек исповедовал национальный коммунизм или коммунистический интернационализм, но при этом своим главным врагом он называл бы Москву, я бы аплодировал этому движению и старался бы ему всемерно помочь. Надеюсь, вы понимаете, что по своей воле я никогда не сяду за один стол с мистером Гитлером... Это недоучившийся ефрейтор, нувориш без каких-либо устоявшихся моральных принципов... Да и потом он просто дурно воспитан. Но поскольку своим главным врагом он называет Москву, а Москва - это наш главный враг, как я могу не поддерживать Гитлера?

- Я понимаю вас, милорд.

- Я знаю, обо мне шепчутся по углам, - продолжал Редсдейл. - Я знаю, меня называют английским нацистом. Пусть. Наши личные интересы преходящи, интересы Британии незыблемы. Когда-нибудь потомки поблагодарят меня за то, что я стойко переносил оскорбления в прессе, и за то, что я был так спокоен по отношению к тем, кто не понимал моей позиции. Все определяет в нашей жизни будущее, а никто так верно не знает цену будущему, как старики, которым осталось мало времени на этой суматошной земле.

Редсдейл подвел Яна к группе молодых мужчин:

- Господа, позвольте представить вам Яна Пальма. Да-да, это сын того латышского Пальма, который был здесь послом. Молодой Пальма назначен политическим обозревателем журнала <Англо-германское ревю>.

Ян пожал всем руки.

- Дик Джоун.

- Очень приятно. Пальма.

- Майкл Фугер.

- Очень приятно. Пальма.

- Дхозеф Коуэлл.

- Очень приятно. Пальма.

- Пойдемте, господа, - сказал лорд, - сейчас леди Астор покажет нам занятный сеанс спиритизма. Она увлечена одним прозорливцем.

Редсдейл пояснил Яну, пока они шли по большой каменной террасе в римском стиле:

- Фугер и Коуэлл связаны с Руром, они часто бывают в Берлине, могут помочь вам в контактах с серьезными людьми рейха, которые отвечают за промышленность Германии. Мистер Джоун близок к премьер-министру, вам следует прибегать к его помощи лишь в исключительных случаях...

...В темной комнате, уставленной старинной, нарочито грубой черной мебелью, сухонькая леди Астор, единственная женщина среди стариков и спортивного кроя юношей, сидела во главе овального стола. Рядом с ней был мальчик лет тринадцати. Лицо у него было синюшное, нездорово-одутловатое. Мальчик был мал ростом. Руки совсем еще детские, в ямочках, припухлые.

Прежде всего Пальма увидел эти маленькие детские пухлые руки, лежавшие на громадном блюде посреди расчерченного мелом стола.

- Я чувствую, - говорил мальчик, широко открыв глаза, - я чувствую тебя. Кто ты? Войди в меня и скажи всем. Кто ты? Войди в меня и скажи всем. Ну? - Он обернулся к леди Астор. - Ну, - беспомощно спросил он окружающих, - вы чувствуете? Вот он поднимается. Вы видите его? У него сильное, спокойное лицо. Смотрите все! Семь, тринадцать, семь, одиннадцать, семь! Вы видите Ричарда. Смотрите на него. Перед вами не слепок с Ричарда Львиное Сердце, а он сам, наш Ричард. Слушайте, что он говорит.

- Я слышу, - сказала леди Астор, - я слышу, мой мальчик, я слышу его. Вы слышите, что он говорит? <Туда! Смотрите туда, - говорит он, - бойтесь того и бойтесь его так, как я вам это скажу сейчас>.

Ян наклонился к лорду Редсдейлу и шепнул:

- У дитяти была истеричная няня?

- Ничего, истеризм полезен Британии, в определенных, конечно, дозах.

- <Бойся Рима>, - слышу я! - продолжал говорить мальчик. - Бойся Третьего Рима. Слышите, вы все? Бойтесь Третьего Рима. Где он? - спросил мальчик, и вдруг руки его стали конвульсивно сжиматься в кулаки, и перестали они быть детскими. - Вот Третий Рим - смотрите, там Третий Рим, слышите вы меня? Слышите, все?