Ключи Марии

Он стал на противоположной стороне улицы и смотрел в ярко горящее широкое окно ресторации. Дождик чуть моросил, стекал ему по лицу, по шее, но это было приятно, он чувствовал, как медленно трезвеет, и с жадностью глотал пьянящий воздух, не сводя глаз с Ареты. Увидел, как она встала из-за стола, тряхнула решительно кудрями и двинулась туда, где сидела группа старших офицеров. Все они повернули головы в ее сторону и любовались плавной походкой. Высокая и стройная, она шла, заманчиво улыбаясь, и глядя на кого-то из них. И вот она остановилась и протянула руку, словно для поцелуя тому военному, который ранее приглашал ее на танец. Он вскочил, поцеловал руку и повел ее на середину зала под завистливые взгляды своих приятелей – те кричали что-то ободряющее и аплодировали.

И вот они закружились в танце, окутанные мелодией танго, толстяк удивительно грациозно вел свою партнершу, стараясь не налететь на другие танцующие пары, при этом он не сводил глаз с Ареты, а она улыбалась ему и время от времени что-то говорила, колыхаясь, как перышко, на волнах танго. Левая рука офицера сжимала ее пальцы, а правая – ребром ладони деликатно придерживала за спину. Ее платье с разрезом сбоку словно взлетало во время резких па, обнажая длинные стройные ноги в черных чулках, его приятели довольно кивали головами, выпускали клубы дыма и переглядывались. Вскоре танцевать остались только они вдвоем – толстяк и Арета, другие пары освободили для них место и, отойдя в сторону, восторженно любовались. Музыканты, словно получив свежий заряд безудержной бодрости, заиграли с небывалым жаром, солист – высокий мужчина с гладко зачесанными волосами – перепевал музыкантов, и в его голосе звучало такие отчаяние и безнадежность, что в глазах Олеся выступили слезы, стало очевидно, что это не он, а Олесь прощается с девушкой, ставшей ему самой дорогой, это он, а не ресторанный певец, пел, поднимая руки к небу, как в мольбе.

А они проплывали по залу, легкие и воздушные, офицер, словно лишившийся своего веса, ему даже не мешали сапоги и галифе, он крутил Аретой и так, и сяк, вел ее от края до края, дергал за руку к себе, перегибал в пасе, а она смеялась, волосы ее разлетались, накрывая его лицо сплошным веером. Тело Ареты было покорным и расслабленным, оно словно знало, куда должно двигаться и как реагировать на каждый такт. Для них, погруженных в музыку, не было ничего и никого, они кружили по залу, отдавшись танцу, исполненному страсти и чувств, живя только им и глядя лишь друг другу в глаза. Казалось, еще мгновение – и он ее поцелует, настолько близко наклонялись его уста к ее соблазнительным губам. Он был в восторге и кивнул солисту, чтобы тот не заканчивал, и солист затянул песню с самого начала. Публика кричала «Браво!!!» и била в ладоши. На удивление этот толстяк даже не вспотел, он был полон энергии и азарта. А швейцар неожиданно воскликнул во весь голос:

– О! Она заставила его улыбаться!

Видимо, он его знал с другой стороны, потому что действительно лицо толстяка залучилось улыбкой, в его глазах засверкали искры счастья, он заливался смехом, скаля зубы, что-то крича и запрокидывая голову назад, словно пытаясь поделиться переполнившим его счастьем с люстрами на потолке.

Следя за ними, Олесь чувствовал, как к сердцу подкатывают страх и отчаяние. Ему казалось, что сейчас произойдет что-то непоправимое, нечто такое, чему он не сможет помешать, хоть и должен, чтобы уберечь ее от беды. Не осознавая до конца, что делает, он поспешил ко входу в ресторацию. На мгновение Арета исчезла из поля зрения, одна из колонн зала скрыла ее, и в этот момент, когда до входной двери осталось всего несколько шагов, раздался выстрел, а за ним – дикий визг. Музыканты вразнобой перестали играть, певец умолк. Из дверей ресторана повалила наружу перепуганная публика. Парень вынужден был отступить на другую сторону улицы, чтобы лучше видеть происходящее. В зале царила паника, доносились истерические женские крики. В центре зала лежал, подогнув под себя ноги застреленный офицер. Он был еще живой. Пуля, должно быть, прострелила ему живот, потому что он прижимал к нему обе окровавленные руки. Рядом валялся маленький пистолетик. Где она его прятала?

На Арету набросилась целая куча военных, одного она оттолкнула ногой, другому сломала нос, но их было слишком много, они повалили ее на пол и принялись связывать руки ремнем. А на рецепции, прижав трубку к щеке, тонким истерическим голосом кричал швейцар:

– Оберштурмбаннфюрер Кессель! Оберштурмбаннфюрер Кессель!

Олесь стоял в темном углу у ворот и дрожал. Теперь он ничем не мог ей помочь. Если б он вернулся в зал несколько минут назад, то мог не дать свершиться этому покушению. Возможно, увидев его, она бы не стреляла? Хотя кто он для нее? Она всегда была решительная и целеустремленная!