Потом сел в саду, от всяких глаз подальше, письма из дома перечитал, да по два раза. К Серафимино письмо было украшено контуром старательно обведённой детской ручонки. Растрогался я что-то аж до слёз. И понял, что соскучился по ним, сил нет. Хоть бросай эту учёбу дурацкую да домой мчись! Да ещё и нервотрёпка эта сплошная…
Одним словом, еле собрался, чтоб нормально вторую половину дня отучиться.
А в спальный корпус зашёл — Семёныч из своей будки выглядвает:
— Илюх, зайди-ка! — и таинственный, главное, такой.
А, ПРЕССА!
Я зашёл:
— Что такое, Фёдор Семёныч?
— Две новости у меня для тебя. Одна хорошая, а другая — поди знай… Я почему-то так думаю, что не очень…
— Да пень горелый! Чего опять⁈
— Ты давай не голоси, — он деловито заглянул в свой шкафчик. — Что, с плохой начнём?
— Давай с плохой.
Семёныч появился из-за дверцы с газеткой:
— Глянь-ка.
На развороте крупно было распечатано здание злополучного театра, в котором представляли «Красную Аиду», на заднем фоне можно было рассмотреть висящую на каменных пиках «Амнерис», а на переднем — крупно, успели сволочи! — меня с повисшей на мне кем-то из Гуриели, на фотке не разберёшь, которая.
— Ты подпись-то почитай, — пробурчал Семёныч.
Прочитал.
«Старшая дочь владетельных князей Гуриели замечена на скандальной постановке „Красной Аиды“ в компании нового кавалера»
Я аж зубами заскрежетал.
— И давно это?..
— Сегодняшний тираж. По честности сказать, бульварная газетёнка, серьёзные люди на неё и не взглянут. Однако ж, поосторожнее бы ты, Илюх, с такими фотками. Хорошо, что супружница у тебя в другом городе…
— Да какой я кавалер⁈ — я в сердцах затряс газетой.
— Это оно понятно. Только женщина увидит — переживать будет… — он кинул газетку обратно в шкаф. — Знал бы, утром сказал бы. Чтоб тираж скупили аль как. Поздно у Петровича увидел.
Я молча злился. Вот же паскуда газетная. Знать бы, кто меня подловил, уж я б тому навешал люлей!
— А вот хорошая, — Семёныч вытащил другую газету. — Эту тебе вручаю. И память, и при случае похвастать можно. Да и газета эта приличная, «Губернские ведомости», чай, а не «Жёлтый фонарь».
На первой странице тоже была статья про «Красную Аиду», только фото — то, парадное, для которого император фотографа лично выдернул.
— Спасибо, Семёныч.
— На здоровье! Туточки и статья хорошая, про героических студентов, которые помогли обезвредить террористов. Все вы поимённо упомянуты.
Вторая газета немного подняла мне настроение, но червячок досады продолжал грызть изнутри.
— Ладно, пошёл я.
— Чуть не забыл! — крикнул комендант мне вдогон. — Там тебе бандероль принесли, в комнате на столе лежит. Охрана проверила, сказала, опасности нет.
— Охрана? — не понял я.
— Охрана-охрана. Декан велел. Говорит, больно много вокруг тебя ажитации, взять на особый контроль, во избежание…
Ну, спасибо, как говорится.
В комнате на столе лежал пакет — явно вскрытый и аккуратно завёрнутый почти как было. А внутри пакета… мать моя женщина! Это батя у меня точно отберёт, в позолоченный оклад поместит и будет всем при случае хвастаться!
Фотография моя с государем-императором, как он мне руку пожимает. А в придачу — письмо небольшое. Мол, с благодарностью за отвагу и самоотверженность в противодействии террористам, государь-император Всероссийский Андрей. И подпись размашистая с гербовой печатью! Это письмо батяня во вторую рамку вставит, зуб даю! И в гостиной посередь большой стены на центральное место повесит!
Я подумал, что надо бы ещё номер газеты прикупить. А то ведь и газету отнимут, «для лучшей сохранности», а так себе хоть вторая останется. Хагена завтра в город заслать, что ли?
Я чуть не собрался дойти до его комнаты да выдать поручение — и вдруг у порога передумал. Ну, нахрен! С нашим везением попрётся Хаген и встрянет в очередной конфуз. А я спокойствия хочу. Вот что! Я лучше Семёныча попрошу.
И попросил. Семёныч к просьбе отнёсся с пониманием… и тут же выдал мне вторую газету.
— Себе хотел оставить — да ладно, бери уж. Я бы тоже хотел такой номер иметь, где сын мой с государем на одном снимке, да с росписью героических подвигов. А себе я завтра у газетчика спрошу, может, ещё остались.
— Если остались, возьми мне ещё три номера. Сёстры-то тоже, поди, захотят.
В общем, маленько настроение моё поднялось.
Я вернулся в комнату, завалился на кровать и ещё на раз перечитал Серафимино письмо, поцеловал контур маленькой ладошки…
Нет, довольно уж! Домой хочу. Карантин мой до выходных кончится — вот и сгоняю дирижбанделем, уж какой-нибудь попутный проходящий в пятницу вечером или хоть в субботу утром всё равно будет.
СЛЕДУЮЩИЙ ВЕЧЕР. МАНИПУЛЯТОР И ПРОЧЕЕ
Вечером я, преисполненный бодрости, зашёл в ангар к «Саранче». Повод у меня был, и сейчас вы узнаете какой. А там — гляжу! — процесс уже в полном разгаре!