Крысолов

— Да, товарищи, нам приходиться допускать буржуазию до торговли, и даже позволяем частникам открывать заводы. Но как говорит товарищ Владимир Ильич Ленин, — тут Сергеев склонил голову к заранее подготовленному докладу. — …Мы сейчас отступаем, как бы отступаем назад, но мы это делаем, чтобы сначала отступить, а потом разбежаться и сильнее прыгнуть вперед. Только одним этим условием мы отступили назад в проведении нашей новой экономической политики. Где и как мы должны теперь перестроиться, приспособиться, переорганизоваться, чтобы после отступления начать упорнейшее наступление вперед, мы еще не знаем. Чтобы провести все эти действия в нормальном порядке, нужно как говорит пословица, не десять, а сто раз примерить, прежде чем решить. Вот это подлинные ленинские слова, — говорит Сергеев, — Я надеюсь, вам понятна вся сложность и все неимоверные трудности, в которых мы живем.

Раздались аплодисменты.

— Но, товарищи, и у нас, в самом сердце нашей молодой Республики, окапались враги, различного рода недобитки. Воры, спекулянты, бандиты и убийцы всех мастей, — продолжал товарищ Сергеев. — Они надеются на то, что вернется старое время, они еще питают надежду, что все еще перемениться, что еще повториться интервенция. Идет глухая классовая борьба и в деревне и в городе. Нэпманские элементы еще надеются, что им удастся хотя бы тихой сапой одолеть советскую власть. Они занимаются хищениями, применяют обман, и подкуп, и другие подлости.

Все прекрасно знают, что сейчас в Москве действует банда Леньки Пантелеева. — При этих словах Влада непроизвольно вздрогнула. — Сейчас этот бандит еще на свободе и думает, наверное, что так продлится всегда. Но я верю, товарищи, что и этого отщепенца наш доблестный уголовный розыск в ближайшее время отловить и он предстанет перед нашим самым справедливом пролетарским судом!

Снова грохнули аплодисменты. Влада тоже аплодировала, однако настроение слегка испортилось. Отловить в ближайшее время, это было легко сказать, но очень трудно претворить это в жизнь.

— Сделано много, — продолжал Сергеев. — Но успокаиваться рано. Нам надо перестроить еще весь мир. Наша жизнь еще, как указывает товарищ Ленин, по-настоящему не налажена. В нашей жизни имеется еще много мусора, который надо изымать, чтобы было быстрее строить новую жизнь. Нам надо всеми силами насаждать революционную законность, беспощадно карать врагов нашего молодого государства, а также приводить в чувство тех, кто озорует, не желая войти в политическое сознание…

После доклада был перерыв. Многие вышли покурить и поразмяться. Минут через двадцать опять зашли в зал, и начался праздничный концерт силами работников розыска. К этому времени Влада и Алексей сидели уже сзади. Так попросила Влада. Она сказала, что скоро уйдет, но если Алексей хочет, они могут пойти вместе.

Кафе поэтов Домино помещалось на Тверской, 18, как раз напротив теперешнего телеграфа. Вот именно сюда, быстро пройдя, почти пробежав, и направились Влада и Алексей.

Алексей раньше здесь не бывал. Все ему было вновь. И футуристическая вывеска Домино, и во весь второй этаж, прямо над ней, другая — чинная и благородная. На ней черными большими буквами по белому фону было написано Лечебница для душевнобольных.

В тот праздничный майский вечер в маленьком зале, плавающем в папиросном тумане ржаво-серого цвета, Громовержец выступал с докладом Наши урбанисты — Маяковский, Мариенгоф, Шершеневич.

Трибуна и узкий стол, за которым сидели эти трое названых в докладе, были обтянуты пурпуром. Лица и фигуры различались с трудом.

Алексею, почему-то сразу здесь понравилось. Влада и тем более казалось, находится в родной стихии. Правда, она как-то странно осматривалась по сторонам, как будто кого-то искала.

— Ты кого-то ждешь? — спросил Алексей.

Влада слегка смутилась, но взяла себя в руки и ответила:

— Нет, нет, все нормально. Отдыхай. Здесь довольно интересно.

Алексей пожал плечами и стал более внимательно всматриваться в происходящее вокруг.

Вокруг все курили. Курили мужчины, курили женщины. Причем на каждую обыкновенную, приходилось примерно две проститутки. Это Алексей отметил сразу, как только стал более отчетливо разбирать окружающее в призрачном табачном тумане.

А вокруг кипели литературные страсти.

— А кто это? — спросил Алексей, показав взглядом на докладчика.

— Это Громовержец, литературный критик, так он подписывается в газетах — ответила Влада.

Громовержец гордо провел по волосам, серебрящимся от перхоти. Его короткие пальцы были похожи на желтые окурки толстых папирос.

— Разрешите, товарищи, мне вспомнить один совет Льва Николаевича Толстого… — И Громовержец надменно повернулся к трем обсуждаемым: — Уж если набирать в рот всякие звучные имена и потом выпускать их, то читайте хоть Фета. Умный совет. Лев Николаевич кое-что понимал в литературе.

Одна из дам, захохотала восторженно, но одиноко. Это было мужественно с ее стороны.