Любовь и так далее

СОФИ: Стюарт зашел поцеловать нас на ночь. Мари уже крепко спала, а я не спала, но притворилась. Спрятала лицо в подушку, чтобы он не унюхал запаха рвоты. Когда он ушел, я стала себя ругать за обжорство. И все думала, что нельзя так разъедаться – я же мерзкая свинья.

Я подождала, когда захлопнется входная дверь. Это всегда слышно – ее нужно подергать. Не знаю, сколько я лежала без сна. Час? Больше? А потом кое-что услышала.

Наверное, они сплетничали про папу. У него Серьезная Унылость. Только я думаю, лучше называть ее как-нибудь по-взрослому.

СТЮАРТ: Когда я сказал «мы друг друга утешили», у вас, видимо, создалось ложное впечатление. Как будто мы, старички, хлюпали друг другу в жилетку.

Нет, если честно, мы были как подростки. Как будто на свободу вырвалось нечто такое, что годами томилось взаперти. Мы как будто перенеслись в то время, когда только-только познакомились, и теперь начинали сначала, но по-другому. В тридцать лет ты способен быть каким угодно ложным взрослым. По правде говоря, мы такими и сделались. Посерьезнели, влюбились, планировали совместную жизнь (не смейтесь), и все это подпитывало секс – надеюсь, вы понимаете, о чем я. Да нет, в ту пору все у нас было в порядке по этой части, но мы подходили к сексу ответственно.

Хочу прояснить еще один момент. Джиллиан с самого начала понимала, к чему идет дело. Когда я снял обувь и сказал, что проведаю детей, знаете, что она ответила?

– Можешь проведать всех троих.

И взглядом подтвердила.

Когда я вернулся, она сидела со спокойным, задумчивым видом, но я-то чувствовал, что она вся на нервах и в ожидании, будто впервые в жизни не может понять, каким будет следующий поворот в ее судьбе. Мы выпили еще немного вина, и я сказал, что мне нравится ее новая прическа. Джилл дополняет ее шарфиком, однако носит его совсем не так, как американки. И не вплетает его, как ленточку. Он создает художественное впечатление, но без всякой манерности, а кроме того – это же не кто-нибудь, а Джилл, – идеально оттеняет цвет ее волос.

Она обернулась на мои слова, и, естественно, я ее поцеловал. У нее вырвался полусмешок, потому что я неловко ткнулся носом ей в щеку, и задала какой-то вопрос о дочках, но я уже целовал ее шею. Она повернула голову, словно хотела что-то сказать, но при этом ее губы сами собой легли на мои.

Мы еще поцеловались, потом встали и огляделись, вроде как не зная, что делать дальше. Хотя обоим было предельно ясно, что у нас на уме. Предельно ясно было и то, что она ждала первого шага от меня – хотела, чтобы я был главным. Это подкупало, да и волновало тоже, потому что в прежние времена секс у нас всегда был… как бы это сказать… по согласованию. Как ты хочешь? А ты как хочешь? Нет, как ты хочешь? Вполне тактичный обмен вопросами, равноправный и тому подобное, но сейчас, я считаю, все это было перечеркнуто. Всем своим существом Джилл говорила: ну давай же, надо попробовать что-нибудь совсем другое. У меня есть одно предположение, хотя тогда оно не пришло мне в голову – я был слишком поглощен происходящим; так вот, предположение у меня такое: она считала, что я, взяв инициативу на себя, частично сниму с нее вину перед Оливером. Впрочем, в тот миг это не играло роли.

Так что за этим последовал эпизод, когда я ласкал ее рукой, притягивал к себе и одновременно уговаривал. А она изображала не то чтобы недотрогу, но вроде как сомневающуюся: «Убеди меня». Вот я и убеждал ее на пути к дивану, и у нас, как уже было сказано, случился подростковый секс, когда стараешься дотронуться до всех уголков разом, одной рукой расстегиваешь ремень, потому что другая занята, и все такое прочее. То привлечь, то отстранить – этакие тонкости, которых раньше у нас в заводе не было. Я, например, люблю покусывания. Не жесткие, конечно, а легкие, там, где кожа плотная. В какой-то момент я втиснул ей между зубами ребро ладони и попросил: «Ну же, кусай». И она укусила – безжалостно.

Я тотчас же оказался у нее внутри, и пути назад уже не было.

Но диваны – они ведь рассчитаны на подростков. Особенно раздолбанные диваны, вроде этого. Но мы и были сейчас подростками. Однако если тебе впивается в зад пружина и более привычна нормальная постель, такая площадка уже не кажется столь гостеприимной. Так что по прошествии некоторого времени я обхватил Джилл двумя руками, и мы скатились на пол. Она приземлилась с глухим стуком, но я не собирался из нее выходить, хоть убей. Там все и завершилось. Для обоих, уточню, одновременно.

ДЖИЛЛИАН: Это произошло не так, как я рассказывала. Мне не хотелось портить хорошее впечатление, которое – если не ошибаюсь – сложилось у вас о Стюарте. А может, я просто искупала перед ним последние капли своей вины. В своем рассказе я выдала желаемое за действительное.

Он вернулся в кухню и сказал:

– Девочки сладко спят. – А потом добавил: – Заодно и к Оливеру заглянул. Бедняга подрочил и от усталости вырубился. – В голосе Стюарта прорезались жестокие нотки; наверно, мне следовало бы пожалеть Оливера, но нет.