Любовь и так далее

Я теперь почти не разговариваю, почти не жру, а следовательно, почти не сру. Не знаю ни дела, ни потехи. Только сплю – и все равно устаю. Секс? Напомните, это вообще о чем, а то я подзабыл. И вдобавок утратил обоняние. Даже собственного запаха не чую. А от больного обычно идет тяжелый дух. Вот понюхайте, обрадуйте меня. Или это уже слишком? Да, понял, не дурак. Простите, разболтался. Простите, что навязываюсь.

Все это, между прочим, обманчиво. Вы, очевидно, думаете… если, конечно, вам не все равно… я бы на вашем месте размышлять обо мне не стал… но если все же… то вы, вероятно, придете к выводу, что я как-никак способен достаточно внятно описать свое состояние, а значит, «дела не так уж плохи». Ошибка, ошибка! «Ситуация безнадежная, но не серьезная» – кто это сказал? Добавьте к моему списку симптомов потерю памяти, а то я забуду.

Что ни говорите, есть во всем этом одна загвоздка. Я могу описать лишь описуемое. Неописуемое – не могу. А что неописуемо, то невыносимо. И становится еще невыносимей оттого, что неописуемо.

Я красиво излагаю?

Смерть души – вот о чем у нас разговор.

Смерть души, смерть тела: «Что ты выбираешь?» Ладно хоть вопрос несложный.

Впрочем, в существование души я не верю. Но верю в смерть даже того, во что не верю. Я понятно выражаюсь? Если даже нет, то, по крайней мере, даю вам возможность одним глазком увидеть ту бессвязность, которая меня обволакивает. «Обволакивать» – слишком значимый глагол для того пространства, где я нахожусь. Все глаголы нынче слишком значимы. Глаголы уподобились средствам социальной инженерии. Даже в глаголе «быть» есть отголосок фашизма.

ЭЛЛИ: Кто пожилой – того долой, точнее не скажешь. И еще одно мне противно: когда им выгодно, они притворяются, будто ты им ровня, а когда надобности нет, тебя в упор не видят. Типа того, как Джиллиан, когда я рассказала, что Стюарт по ней сохнет, просто наградила себя улыбочкой, а на меня ноль внимания. Урок окончен.

А в свете последних событий мне вообще невмоготу торчать в этом доме и вкалывать. Повторюсь, я на такие вещи смотрю просто. Да и Стюарт – не великий подарок. Но это не значит, что все ближайшие годы я готова лицезреть, как он скачет тут с инструментами – благоустройством, видите ли, занимается. А она при этом смотрит на него, как кошка на сметану. Вы бы тут не остались, правильно я понимаю?

Но все же от Джиллиан я кое-чему научилась. Да и на Стюарта не запала, вообще ни разу. Спасибо и на этом.

МИССИС ДАЙЕР: Вот полюбуйтесь, что наделал. Не иначе как проходимец, нас от таких не раз предостерегали. Наобещал с три короба: и калитку подправить, и звонок починить, и дерево спилить да на свалку вывезти. Спилить-то спилил, да только вывозить не стал, калитку мою бревнами припер, чтобы мне не выйти, а сам якобы за фургоном побежал. Сказал, что фургон придется подогнать, потому как дерево больше оказалось, чем он думал, а как наличные получил от меня, так его и след простыл. Калитку не подправил, замок не починил. С виду приличный человек, а на поверку – жулье.

Позвонила я в районную управу, так на меня всех собак навесили: кто, дескать, дал вам право деревья валить без особого на то разрешения, а потом будете удивляться, когда вас в суд препроводят. Знаете что, говорю, вы сами сюда заезжайте да препроводите меня на тот свет. Хоть там на покое отдохну.

МАДАМ УАЙЕТТ. Мне по-прежнему хочется всего, в чем я вам призналась. И по-прежнему ясно, что ничто из этого мне не светит. Так что утешением служит хорошо сшитый костюм, обувь, которая не натирает косточку, и написанная изящным слогом книга со счастливым концом. Я буду ценить любезное обхождение и краткие беседы, буду желать хорошего для других. И всегда буду носить с собой боль и раны того, что было у меня в прошлом, чего мне до сих пор хочется и никогда уже не получить.

ТЕРРИ: Кен пригласил меня в «Обрикки» поесть крабов. Там тебе приносят маленький такой молоточек, острый нож, кувшин пива, а на пол ставят пакет для мусора. Я умела обращаться со всеми прибамбасами, но, когда Кен взялся меня учить, решила не спорить. Крабы устроены поразительно, как современные упаковочные контейнеры, только изобретенные в незапамятные времена. Берешь краба, переворачиваешь его брюшком кверху и высматриваешь нечто похожее на кольцо-открывашку, поддеваешь ногтем большого пальца, отрываешь, и вся упаковка раскалывается пополам. Потом отрываешь клешни, убираешь слой белка, разламываешь среднюю часть пополам, вставляешь ножик, ослабляешь сочленения, разрезаешь фалангу поперек, вытягиваешь мясо прямо пальцами и ешь. Мы с легкостью умяли дюжину крабов. По шесть штук на нос. Отходов получилось много. На гарнир я заказала луковые кольца, а Кен – картофель фри. А под конец он взял еще крабовый пирог.

Нет, Кена вы не знаете.

И можете отныне за меня не переживать. Да вы и раньше не слишком переживали.