Мешок в три пуда

С. Каронин (Николай Елпидифорович Петропавловский) Мшокъ въ три пуда

Чуть брезжилось утро. Солнце только-что засвтило блднымъ свтомъ, который освтилъ голыя вершины холмовъ, недавно еще покрытыхъ свтомъ, а теперь желтыхъ, какъ глина, воздухъ былъ теплый, весенній и съ желтыхъ холмовъ скатывались ручьи, неся съ собой остатки снга, грязь, глину, и растекались по полямъ. А поля, на половину оттаявшія, на половину покрытыя снгомъ, тамъ и сямъ показывали прогалины голой земля, покрытой прошлогоднею желтоватою травой… Ближе къ деревн снгу совсмъ не было видно. Рчка, извивавшаяся вокругъ нея, уже бурлила; по улицамъ журчали ручьи, увлекая съ собой грязь и навозъ. Начиналась весенняя чистка деревенскаго воздуха и земли. Даже дымъ, стоявшій надъ деревней каждое утро, не былъ такъ докъ, какъ зимой — испускаемый всми наличными трубами, онъ разсевался въ воздух. Только одна изба не топилась, изъ ея трубы не валилъ дымъ, возл ея воротъ не видно было жизни, въ вид поросятъ, собакъ и ребятишекъ, и ея окна не были открыты, какъ длается эта въ другихъ избахъ, обитатели которыхъ не желаютъ задохнуться въ копоти. Однимъ словомъ, не топилась печь въ изб Савостьяна Быкова, извстнаго въ деревн боле подъ уменьшеннымъ именемъ Савоси.

Съ ранняго утра поднялась вся семья его, поднялась она было на обычную работу, но съ перваго же мгновенія, когда семья продрала глаза отъ тревожнаго сна, никакой настоящей работы не оказалось; вс были какъ будто заняты, но вс занятія имъ какъ будто были не нужны, безполезны и затвались зря. Татьяна занималась около пустой, холодной печки, перемывала посуду, перетряхивала нсколько разъ помело, но какъ бы сомнвалась, были-ли необходимы вс эти дйствія, обычныя во всякое другое время и безсмысленныя теперь. Она осмотрла пустую квашню, поскребла ее ножомъ, вымыла и поставила сушить; однако, квашня только напоминала ей хлбы, которые бы она теперь «мсила», а хлбовъ въ дом не было, потому что вчера еще испечена была послдняя горсть пыли и муки; приготовленіе квашни, слдовательно, ни къ чему не вело, лишь наполняя пустое время Татьяны. Между ненужными занятіями она разъ только спросила о дл.

— Нту? — спросила она у Савоси.

— Нту, — отвчалъ тотъ смущенно,

Посл этого Татьяна кольнула ладонью въ голову Шашку, которая возъимла было намреніе влзть головой въ ведро съ помоями. Шашка заплакала и стала просить сть, что еще больше возмутило мать и она рзко сказала:

— Молчи, Шашка! Нту у насъ сть. Вонъ проси у отца… И чего же ты сидишь, какъ пень? — обратилась вдругъ Татьяна къ мужу. — Чай, сть-то надо?

Савося съ самаго утра сидлъ на лавк и приставлялъ заплату къ полушубку, который, правда, очень расхудлся, но не былъ еще такъ плохъ, чтобы имъ однимъ заниматься въ тотъ день, когда есть было нечего. Онъ все время молчалъ и копался въ полушубк. Но когда Татьяна обратилась къ нему съ упрекомъ, онъ вдругъ поднялся, заволновался, надлъ не дочиненный полушубокъ и заговорилъ скоро, торопливо, обращаясь ко всей семь и повторяя одно и то же:

— Авось, Богъ дастъ, промыслимъ! Не въ первой… живы будемъ, Богъ милостивъ!… Айда, робя, промышлять, кто куды!… Опчими силами. Господи благослови! Васька, Ванюшка! Живй, други, одвайся, валяй въ кусочки, на прокормленіе! Авось помирать не придется, чай, мы православные хрестьяне… Добрые люди помогутъ, способіе будетъ… Дастъ Богъ, поправимся. Стало быть, хлба у васъ въ ныншнія сутки нту и каждый изъ насъ промышлять должонъ. Васька! Ванюшка! Живе шевелись!… Господи благослови!