Продавец времени

Растерев кристалл между двух камней, поднятых тут же, у дороги, аптекарь смешал получившийся песок с подорожной травой, втер его в жирную мякоть. Получившуюся кашицу велел проглотить раненому. Тот морщился, пытаясь проглотить ее.

– Давай-давай, глотай, коли жить хочешь.

Гонец очень хотел жить. Проглотив огненно-горькую кашицу, замер, прислушиваясь к себе. Боль медленно отступала, огонь лихорадки стихал, проясняя мысли. Тогда-то он и понял – ему нежданно повезло на этой неведомой тропе встретить настоящего знахаря, да еще и груженого своими снадобьями. Перехватив руку Лесьяра, притянул к себе:

– Спаси. Озолочу, – пролепетал изуродованным ртом, изрыгая фонтан крови из глотки, та алыми пятнами легла на грудь, замочив расшитый кафтан.

Лесьяр с сомнением посмотрел на него, перевел взгляд на солнце – оно еще стояло высоко, можно было дать пару минут погорской соли, чтобы та как следует связала беду и остановила кровотечение. Оценив риски – конь, вернее всего, вернулся в стойло, а значит, гонца станут искать. И, вернее всего, найдут. Если Лесьяр отзовется и поможет ему, то найдут в доме Лесьяра. Если гонцу станет лучше к тому времени, то хорошо – сбудет с рук, княжескому лекарю передаст да за работу золотом получит. Если гонцу станет хуже, то скажут, что это он, Лесьяр, его и извел. И тогда беды не избежать – пришибут, да еще и на княжеский двор сволокут, суд учинив. Взвесив все, аптекарь встал:

– Коли встанешь сам, так иди…

И, водрузив на плечи тяжелую ношу, направился по тропе. Гонец захрипел, изрыгая ругательства. Лесьяр обернулся, покачал головой. Повторил:

– Коли теперь встанешь сам, то выживешь.

И гонец встал. Покачиваясь, хватаясь за низкие ветви сосны, приминая ельник. Встал, упрямо посмотрел исподлобья. Лесьяр поманил за собой:

– Пошли.

Гонец прохрипел:

– Не могу…

Лесьяр пожал плечами:

– Ну так оставайся, чай найдут тебя.

Развернулся и пошел, бельше не оглядываясь. Остановился уже у ручья, чтобы отдохнуть и испить из фляжки воды, да набрать новую. Задержался на берегу, напрочь забыв о своей встрече с раненым, от того подскочил и схватился за нож, услышав, как кто-то прет на него, ломая ельник. И усмехнулся, увидев, как гонец, оступившись, упал и покатился с пригорка.

– Дошел-таки…

Зачерпывая, гонец жадно пил, с подбородка капала окрашенная кровью вода – алая струйка потекла вдоль берега, теряясь меж камней. Обмыл лицо и, перевернувшись на спину, уставился в небо. Лесьяр отметил, что и рана на лице поджила, хотя шрам все еще был жутким, с синеватыми воспаленными краями.

– Коли жив останусь, плетью тебя исхожу, лекарь… – дружинник прохрипел, перевел дух.

Лесьяр засмеялся, склонившись к ручью, чуть выше того места, из которого пил гонец, наполнил фляжку водой:

– Так может тебя тут и оставить, а, гонец?!

– Званко… Меня Званко зовут.

Имя Лесьяру ни о чем не говорило, разве что напоминало название заветной речи, что прятала деревеньку погоров. Но одет гонец был богато. Может, и знатного рода.

– Ты как на медвежью тропу стал, Званко, – аптекарь проверил пробку на фляжке, подвесил ее к ремню и перекинул на бок, чтобы не мешала идти. Уставился на гонца.

Тот перевернулся на живот, кряхтя, подтянулся к кромке воды, зачерпнул воды и напился еще.

– Заплутал я. К князю Олегу спешил, с донесением. – Он привстал на локте, прижал к подбородку лоскут вырванной плоти: – Вот же как потрепал, уродом останусь…

Лесьяр окинул его взглядом, лукаво прищурился.

– Останешься, и то дело, – отозвался.

Так и пристал к нему гонец Званко. До дома добрели уже затемно, Малюта встречать вышел к развилке. Увидев чужого, спрятался в ивняке.

– Ишь, спужался-то как, – удивлялся Званко, с удивлением разглядывая недорослика.

Малюта брел в сторонке, опасливо поглядывая то на хозяина, то на прихрамывающего гостя – гонцу к завершению пути стало совсем плохо, он часто останавливался, дышал прерывисто и тяжело. Домовой, поймав взгляд Лесьяра исчез ненадолго, а когда снова появился, подхватил вконец ослабевшего гонца, помог дойти до крыльца и взобраться на него. Уже в доме, гонец рухнул на приготовленный для него топчан и провалился в забытье. Сквозь муторную боль и тошноту чувствовал, как с него сняли рваную одежду, омыли тело теплой водой. Чувствовал мягкое и нежное прикосновение бинтов и травяных примочек, ядреный вкус соли на губах – от нее начинало полыхать в груди, а перед глазами расцветали диковинные каменные цветы на лазорево-синем фоне. Недорослик, что встретил их на развилке, тихо сидел рядом с его кроватью ночами, то водой поил, то отваром, и исчезал, стоило солнцу выглянуть из-за деревьев.

Прорываясь сквозь плотную завесу бреда и тяжелого, лихорадочного сна, Званко видел силуэт своего спасителя: будто стоит он, прислонившись плечом к столбу-опоре, скрестив руки на груди и пристально вглядываясь в его лицо. В глазах при этом ворочалось что-то тяжелое, настороженно-неприветливое. Заметив это Званко всякий раз напоминал, что щедро заплатит колдуну за свое спасение. Аптекарь отворачивался и уходил.