Современная жрица Изиды

7) Секретарь «парижскаго теософическаго общества» — m-me Емилія де-Морсье, племянница извстнаго швейцарскаго философа и теолога Эрнеста Навиля. Тогда это была сорокалтняя дама, высокая и очень полная, рано поблекшая блондинка, сохранявшая однако слды большой красоты. Сначала, при первыхъ встрчахъ, мы почему-то почувствовали другъ къ другу антипатію; но затмъ, уже по отъзд Блаватской, мало-по-малу сблизились и до сихъ поръ я считаю эту благородную, умную и талантливую женщину, а также ея мужа и семью, въ числ искреннихъ моихъ друзей.

Madame де-Морсье хорошая музыкантша и первоклассная пвица. Она въ юности мечтала объ артистической карьер и, еслибы мечтамъ ея суждено было осуществиться, она была бы теперь большой знаменитостью. Но крпкіе какъ камень швейцарскихъ горъ семейные предразсудки лишили ее возможности посвятить себя искусству. Это большое горе ея жизни. Богато одаренная отъ природы, она не могла примириться съ сренькой долей хозяйки дома разорившагося дворянина. Она отдалась литератур, а главнымъ образомъ — благотворительной дятельности. Вчно занятая своими тюрьмами, госпиталями и пріютами, она въ то же время всегда много читала и писала, интересовалась и увлекалась многимъ — и всюду вносила свою энергію, свой блестящій умъ, недюжинныя познанія и даръ настоящаго, прирожденнаго оратора.

Неудовлетворенная сухостью протестантскаго сектантства, въ которомъ родилась и была воспитана, чуждавшаяся папизма и хорошо знакомая съ различными злоупотребленіями воинствующаго католицизма, — она подумала, что можетъ найти удовлетвореніе своей духовной жажды въ ученіи «тибетскихъ махатмъ», возвщавшемся устами Е. П. Блаватской и ея сотрудниковъ — Олкотта и Синнетта. Она послала въ Индію Елен Петровн письмо, страстность и краснорчіе котораго не могли не заинтересовать проповдницу нео-буддизма, тотчасъ же и ухватившуюся за эту богато одаренную женщину, способную въ будущемъ сослужить немалую службу «длу».

M-me де-Морсье получила отъ «madame» дружеское посланіе и засохшіе лепестки розы — «оккультный» даръ и, такъ сказать, благословеніе махатмы Кутъ-Хуми интересной прозелитк. Когда Блаватская пріхала въ Парижъ — m-me де-Морсье, со своимъ «талисманомъ» — розовыми лепестками у сердца, конечно, явилась на первомъ план и сдлалась самымъ дятельнымъ и огнедышущимъ членомъ «теософическаго общества». Это она оказалась истиннымъ главою и душою «общества» въ роли его секретаря, это она была настоящимъ авторомъ теософическихъ брошюръ, издававшихся подъ видомъ произведеній дюшессы де-Помаръ лэди Кэтниссъ.

Но отличительная черта этой женщины — глубокая искренность и неподкупная правдивость, а потому, когда черезъ два года она стала свидтельницей и получила неопровержимыя доказательства «теософическихъ обмановъ» и многаго еще другаго, — она ни на минуту не поколебалась признать себя введенной въ заблужденіе и одураченной. Она серьезно заболла отъ потрясенія; но твердой рукою сожгла свой талисманъ — розу Кутъ-Хуми, полнйшее мое неуваженіе къ которой въ предъидущее время служило даже черной кошкой, пробгавшей между нами.

Я и m-me де-Морсье были самыми частыми постителями квартиры въ улиц Notre Dame des Champs и ближайшими людьми къ ея хозяйк, что легко будетъ доказать хоть бы только собственноручными письмами къ намъ Е. П. Блаватской.

Въ статьяхъ, печатавшихся тогда г-жей Желиховской въ «Новороссійскомъ Телеграф» и «Одесскомъ Встник» (іюнь и іюль 1884 года) и случайно впослдствіи мн попавшихся, о насъ громко говорится и даже, къ моему изумленію, незнакомый еще съ «авторской манерой» г-жи Желиховской, — я нашелъ въ нихъ такія вещи, о которыхъ не имлъ ни малйшаго понятія[2].

Между тмъ въ своихъ теперешнихъ статьяхъ о Е. П. Блаватской и въ своей пропаганд новаго «чистаго и высокаго ученія», г-жа Желиховская ни однимъ звукомъ не заикается обо мн и m-me де-Морсье, какъ будто насъ совсмъ даже не было или будто наши отношенія къ ея покойной сестр и близкія сношенія съ нею ей совсмъ неизвстны. Причина такого умалчиванія понятна и на ней, полагаю, нечего останавливаться. Но все-таки какъ же было не сообразить, что черезчуръ фантастическое освщеніе многихъ фактовъ заставитъ меня, а если понадобится, то и не одного меня, представить и свое личное свидтельство съ приложеніемъ «оправдательныхъ документовъ». Конечно, здсь былъ разсчетъ на человческую слабость, на ложный стыдъ признанія въ своемъ, хоть и мимолетномъ, увлеченіи тмъ, что оказалось самымъ грубымъ и разсчитаннымъ на слпую доврчивость обманомъ; но дло слишкомъ серьезно, и жалкое малодушіе ложнаго стыда тутъ не можетъ имть мста.

8) M-me де-Барро (Caroline de-Barrau), пожилая, скромная, молчаливая и болзненнаго вида женщина, представляла собою примръ того, что самая бодрая, сильная душа и высокоразвитый разумъ могутъ вмщаться въ крайне невзрачномъ и слабомъ тл. Жена состоятельнаго дворянина, имющаго помстья въ Гасконіи, m-me де-Барро посвятила Парижу свою далеко небезъизвстную, знаменательную дятельность.